Люфтваффе во Второй мировой войне. Победы и поражения германских военно-воздушных сил, 1939–1945 гг.

Крестьянин что-то сказал, но ни один из немецких офицеров ничего не понял, однако оба с замиранием сердца осознали, что мужчина говорил по-французски.

— Боже мой! — воскликнул Рейнбергер. — Мы разбились в Голландии или Бельгии.

Одно было ему совершенно ясно — содержимое портфеля следует немедленно уничтожить. Он ощупал карманы и выругался. У него не было с собой спичек.

— Спички, Хёнманс, быстрей!

Майор Хёнманс безнадежно пожал плечами:

— Жаль, старик. Я не курю.

К счастью, у крестьянина нашелся коробок бельгийских спичек с желтыми головками и красными палочками. Рейнбергер почти вырвал его из рук и скрылся с ними позади живой изгороди.

Бельгийские солдаты на контрольном посту в Мехеленсюр-Мёз[5] праздно глазели в окно караульного помещения. Они скучали. В течение нескольких месяцев они несли службу на левом берегу Мёза, и за это время ничего существенного не происходило. На другой стороне реки лежал голландский Лимбург[6]. Также монотонно текла служба и у их голландских коллег — один день ничем не отличался от другого. Было 11.30 утра.

Но что это? Они услышали самолет, но очень скоро свистящий звук в воздухе оборвался, и почти сразу же послышался треск падения. Через мгновение солдаты выскочили из караульного помещения и побежали в направлении звука. Не сразу, но они натолкнулись на обломки самолета. Рядом стоял офицер в длинной шинели. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: это немец, и, когда они вскинули винтовки, он поднял руки. Солдаты подошли ближе, и один из них заметил кольца дыма, поднимавшиеся в морозном воздухе из-за живой изгороди около места крушения. Они обежали вокруг изгороди и обнаружили второго немецкого офицера, который жег бумаги. Едва увидев их, тот бросился бежать, но сразу же остановился, когда они выстрелили в воздух.

Двое солдат хладнокровно сбили огонь и сложили уцелевшие обугленные бумаги в открытый портфель, лежавший на земле. Затем они обыскали двух немецких офицеров и забрали их пистолеты.

Спустя минуту или две на мотоцикле приехал командир роты. Капитан Родрик доставил немцев в караульное помещение и приступил к допросу:

— Ваши имена, господа?

— Майор Гельмут Рейнбергер.

— Майор Эрих Хёнманс.

— Что вы делаете на территории Бельгии?

— В тумане мы сбились с курса, двигатель нашего самолета встал, и мы вынуждены были совершить аварийную посадку. Это все, — ответил Хёнманс.

— За исключением того, что было бы намного лучше, если бы мы погибли, — добавил Рейнбергер.

— О, все не так плохо, — сказал бельгийский капитан и, заметив кровь на брюках Рейнбергера, добавил: — Но вы, кажется, ранены.

— Ничего, — произнес Рейнбергер. — Пожалуйста, покажите на карте, где мы находимся, и позвольте мне позвонить родным.

— Боюсь, что не смогу сделать этого. Вопрос слишком важный, чтобы я мог самостоятельно принять решение. Он должен быть улажен через дипломатические каналы[7], но я уверен, что нет причин чрезмерно беспокоиться об этом.

Затем из Эйсдена прибыл начальник местной жандармерии, который стал составлять официальный протокол об инциденте. Он просмотрел обугленные бумаги из портфеля, и хотя плохо понимал по-немецки, его познаний оказалось достаточно, чтобы заставить его присвистнуть и приподнять брови от того, что он увидел. Завершив предварительное изучение, жандарм покинул комнату, оставив капитана Родрика упаковывать бортовой журнал разбившегося «Мессершмитта» и перевязывать бумаги перед тем, как поместить их обратно в портфель.

— Я могу пойти в туалет? — спросил майор Хёнманс.

Капитан кивнул и велел одному из подчиненных показать немцу дорогу. Он отошел от стола, чтобы позволить Хёнмансу пройти. В этот момент майор Рейнбергер, который, съежившись, тихо сидел на стуле, вскочил, схватил бумаги и швырнул их в печь, которая обогревала караульное помещение. Но бельгийский капитан среагировал мгновенно — толкнув немца в сторону, он запустил руку в печь, вытащил связку бумаг и, бросив ее на пол, сбил пламя.

Все это произошло в течение секунды. Бельгийский капитан обжег руку и теперь яростно набросился на немца, который не сделал ни малейшей попытки защититься. Он лишь опустился обратно на стул и закрыл лицо руками. Бельгиец, которому обожженная рука причиняла немалую боль, гневно осыпал его бранью. Рейнбергер поднял голову, по его щекам текли слезы.

— Верните мне пистолет, — сказал он. — Позвольте покончить с этим. В любом случае со мной все кончено.

Хёнманс, который все еще оставался в комнате, попросил:

— Оставьте его в покое. У него неприятности, и вы сделали бы то же самое на его месте.

Немного успокоившись, Рейнбергер извинился, но затем попробовал выхватить пистолет из кобуры бельгийца. Тот сердито отбросил его назад на стул.

— Сидите смирно, — сказал он резко. — И не думайте, что вы хитрее всех, вокруг тоже не дураки.

— Мне жаль, — пробормотал Рейнбергер. — Я лишь пытался исполнить свой долг, как вы исполняете свой. Я потерял все. Мне не будет никакого прощения. Я хотел использовать ваш пистолет для себя, а не против вас.

И он снова обхватил голову руками.