Люминотавр

– Разве Вопрос ведёт сквозь жизнь?

– Разве выигрыш в Ответе?

– Это… Игра теней… Свет!

степень секретности

«Всё проходит», – повторяла Она. «Всё возвращается», – настаивал я. Всё снова обернулось в имена и лица.

Первой нахлынула толчея бомков и шлязгов, и Лунин, не выносивший циркачей, поморщился: «Шуты!». Под лязганье оркестровых тарелок на арену выкатился укротитель, щёлкавший телефонным шнуром и гонявший трубки по тумбам аппаратов – пискотрубы отчаянно верещали, но всё же мужественно сигали на послушно подставленные корпуса – некоторые затихали, другие так и путались в марках и габаритах, блуждая по арене – на привязи… «Смертельный номер!» – проорали глотки, и Лунин, встав с места, нехотя пошёл прямо сквозь купол шатра, сквозь складки покрывала к рявкающей громаде, усеянной кнопками.

– Да! Кто спит? С вами не выспишься.

– Некоторые с женщинами спят, а некоторые с ними бодрствуют. Так кто же не давал тебе уснуть? – прожурчал ручеёк под склоном головы, и прорисовался рассвет в виде табачного тумана над гладью зеркала, горелых обоев над обуглившейся дверью.

– Извините, я пока не понимаю шуток. Кто вы? – пробормотал Лунин, появившийся в закоптившемся зеркале вполне Луниным, только красноглазым.

– Прекрасно, богатой буду, – попыталась засмеяться оплавленная трубка. – Эльза, кто же ещё?

– Довольно самонадеянно, – протянул Лунин, надавливая на ноющий висок, и лопнул:

– Хватит язвить, я ж не понимаю ничего! Приезжай да посмотри сама! Если не боишься замараться, – вклинил в череду попискиваний, скакавших сквозь чумазую решётку возле уха.

Под порезанной ступнёй хлюпали лужицы. Лунин проследил за отпечатками сапог, прошлёпавших ночью и в кухню, и до дивана, и… Нет. В рабочей погоны не сверкали. Хорошо. И тут же, задёрнув шторы, кинулся выворачивать ящики, проверять карманы. Нет. Нигде никаких записок. Нигде никаких пометок. Пачка шлёпнувшихся на пол радужных бумажек – пачка, перетянутая резинкой – пачка шершавеньких листков с отпечатками единиц и нулей… И что? Ничего примечательного. Что такого примечательно плохого в сбережениях скромного труженика? Что плохого в тысяче долларов? Десять раз по тысяче – десять раз не плохо. Лунин решил, что если бы хотели отомстить, то переломали бы пальцы, или зрение попортили. Хотели бы убить – … Поджог – так, намёк. «Вторая степень секретности. По прочтении сжечь. Во избежание реставрации пепел измельчить». Про кремацию свидетелей ничего съязвить не успел, потому что вот она и Эльза.

распадение времени

Эльза вырисовалась в книжном. У стендов отдела «Психология». Андрей, вглядываясь сквозь лупу в контур заглавия: «К-Г-Ю, Я-Б-Ы-Т-Ь», – прошептал: «Слабенько, слабоватенько. Или позолоты пожалели, или пресс не стали мучать», – и обнаружил у правого века помятый манжет с вышивкой: «Giorgio Armiani». «Позвольте, пожалуйста», – томный колокольчик просил отдать книгу. Это он понял. Чего не понял, так это: «Почему символ «А» выше базовой линии? И кернинг не выдержан…». Буковки скакнули прочь. Лунин усмехнулся вдогонку:

– Не дуйтесь. Это привычка. Профессиональная привычка, то есть навык.

– Неужели?

Не-уже-ли. Ни за что – не за что – за что-то. Никогда – конечно – может быть. Лунину несколько недель хотелось хотя бы «ли», а тем более «уже», тем более, что её «ль-и» ему понравилось, потому что напоминало шрифт…

– Балтика.

Он успел просчитать гибкость сочленений,..

– Ближе к Дойчен Готик.

…нашёл узлы перегибов, которые отвечали за стройность всей конструкции, подобрал покровную заливку,..

– Медовая настойка на лепестках дурмана.

…и даже подсчитал степени закрытости, динамики, преображаемости – с некоторой погрешностью, конечно, потому что кривизна надбровных дуг, плотность прилегания слуховых раковин к черепной коробке и тяжесть мочки ещё ничего не говорят о содержимом этой нервной структуры, жадно глядящей на томик Грюнда у него в подрагивающих пальцах.

– Не думаю, Эльза, что вам стоит сразу приниматься за «Распадение времени».

Она и вправду оказалась Эльзой, эта женовидная конструкция, смахивающая на «Я-умляут», хотя нет такого знака ни в одном алфавите, но всё же «Я-умляут» – точёная головка с хищным носиком, неимоверно стройные ножки, перетекающие сразу в грудь, и руки, скрещённые руки, стыдливо скрывающие скромную грудь. Я убер аллес, да и только.

– Мой скучающий анатом, – шелестнула она, и Лунин вычитал на раскрывшемся в сумраке памяти листе, что это Ахматова, и даже год издания вот он, и том, и номер страницы, и шрифт, которым набран текст.