Люся, стоп!

Нас с Сережей очень соединила работа. «Люблю», «Грустная пластинка». Все чаще и чаще мы возвращались к идее создать музыкальный спектакль. Но об этом в следующий раз.

Глава четырнадцатая. Привет, Бродвей!

Иду по Нью-Йорку и плачу. Вокруг круговерть. Вокруг суматоха, суета. Вокруг волны разноязычности и разноголосицы. Вокруг черные и коричневые, желтые с раскосыми глазами и альбиносы «с лицами СС», каких я помню с детства. Люди разные-преразные. В ушах шум и гам бескрайнего города с четкими «стритами» и «авеню».

Мне сорок четыре года. Ноябрь. Скорпион. Мой месяц. С самого первого того американского фильма детства «Springtime» жизнь здесь, в Америке, представлялась пленительной и сказочной. Как воздушные голубые грезы. Ничего подобного. Все реально, грубо, зримо. Плачу светло, тихо, не горько. Плачу сама себе. Рядом наш сопровождающий Артур. Он, конечно, ни слова на русском. Русских вообще так близко видит впервые.

Наша делегация советских кинематографистов месяц будет ездить по городам США. Неделя советского кино. Только что мы посмотрели мюзикл. Первый мюзикл, который я увидела на Бродвее. Иду и тихо сама себе плачу. Почему? Жизнь моя для этого жанра прошла. Совсем прошла. Поздно. Все уже поздно. А ведь именно для того, чтобы играть в этом жанре, я и приехала из Харькова в Москву в Институт кинематографии. О драматических ролях я никогда не мечтала. Музыкальный фильм был мой идеал, мечта моей жизни. А сейчас, здесь, на этих перенасыщенных многолюдных улицах, я особенно четко услышала, как всколыхнулся в моей душе разрыв между идеалом и реальной жизнью. Оттого я еще больше чувствовала дисгармонию и грусть.

На Бродвее в театрах нет гардеробов. Тут театр начинается не с вешалки, а прямо с первых аккордов и первых реплик. Свои пальто зрители держат на коленях или на спинках кресел. Не по-нашему. Непривычно. После спектакля в гардероб нет очереди. Сразу все выходят на улицу. Тоже не по-нашему. Тоже непривычно.

Мюзикл «Im miss be haven». Начинался тот спектакль с того, что на сцену выезжало старое, чуть расстроенное пианино. За инструментом сидел седой черный музыкант и играл знакомую мелодию. Зал его приветствовал аплодисментами. Я эту тему тоже знаю. Только не знала, что она из этого мюзикла. Играл музыкант эту мелодию в блюзе. А в записях она звучит так резво. Интересно. Я прямо подскочила на кресле. Он играл в манере Эрла Гарднера, когда левая рука чуть отстает от правой. Это был 1979 год. Это тот отрезок жизни, когда мы только-только начали вливаться в общий мир из нашей отдельно взятой страны. Мы слушали только пластинки. А как трудно было их достать. А тут, вот, всё живьем.

В спектакле, то есть в мюзикле, три героини. Три женщины. Тоже черные. Одна — очень большая, с большим бюстом. Вторая — средних, вполне приятных размеров, таких, которые нравятся всем мужчинам. А особенно тем, которые говорят, что любят стройных. А третья… Третью даже стройной не назовешь. А как? Кожа да кости? Тогда она не героиня. Наверное, ей больше всего подходят эпитеты, которыми меня папа с любовью осыпал в детстве: «штрычка», «сухобздеечка». Наверное, точнее не скажешь. И еще двое черных мужчин, которые роскошно двигались и неплохо пели. А женщины роскошно пели и неплохо двигались. Эти шесть артистов и разыграли спектакль. Декорация простая. Угол улицы, два фонаря и пианино. Все. Между незатейливыми бытовыми сценками актеры пели известные мелодии. Зал подпевал им с упоением. Американцы вели себя как дети на наших новогодних утренниках. Невольно поддаешься этому наивному азарту. И я пела вместе с залом. Я знала почти все, что неслось со сцены. Наш сопровождающий Артур смотрел на меня с таким большим знаком вопроса. Да, наверное, со всеми тремя знаками. Откуда эта советская артистка все знает? Ведь она только один день в Нью-Йорке. А он, сам американец, половины этих мелодий не знает. Потом мы много с ним объяснялись на самые разные темы.

А вот и Голливуд. Вот часть улицы тридцатых годов вместе с машинами того времени. Вот часть ковбойской деревни. Вот часть джунглей, где, наверное, снимали всех «Тарзанов» разных лет. Все сохранено, все с учетом, все экономно. Чуть передвинуть дома, другие вывести, реклама, и — пожалуйста! Не надо ехать на край света в экспедицию.

Параллельно мысленно иду по «Мосфильму». Лучшие декорации уничтожались, списывались. Раритетные автомобили вновь и вновь разыскивались по частным лицам. Самые интересные костюмы вспарывались, перешивались, истлевали. А как мне интересно было увидеть костюмы из «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна. Костюмы из «Войны и мира» Сергея Бондарчука. Да мои костюмы из «Идеального мужа» хотя бы. Художник по костюму Ганна Ганевская создала уникальные вещи. Где они? Как я однажды расстроилась, когда увидела в массовке девушку в моем платье. Я в нем пела «Песенку про пять минут». Оно облезло, увяло, потеряло свои блесточки.

Нет, не надо об этом думать…