Ливонское зерцало

Но невозможно обижаться вечно. На третий день пути, когда уже проехали Тарваст, после обеда в какой-то придорожной корчме, во время которого Удо не отказал себе в очередной с утра кружке пива, настроение его наконец поправилось, и он опять, погоняя хлыстиком коня, пустился в бесконечные разглагольствования о женщинах. Разглагольствования сии, как скоро сообразил Николаус, имели целью убедить его, что все женщины, какими бы сложными они ни казались, какими бы умными и опытными ни были, до примитивности просты и хотят одного — лучшего мужчину. И хозяйки, и служанки, и госпожи, и рабыни, и девицы, ещё пахнущие молоком, и солидные матроны, стоящие во главе семейств и выпестовывающие целые выводки детей, и даже старухи, какие, уронив пфенниг на землю, раздумывают, нагибаться ли за ним и страдать ли от боли в спине или оставить, где уронили... мечтают о мужчине, с мыслью о нём засыпают и с мыслью о нём просыпаются — с мыслью о кавалере, о женихе, муже, любовнике. А ежели у них есть уже кавалер и жених, муж и любовник, они думают о лучшем кавалере, о лучшем женихе, о лучших муже и любовнике... Эту тонкую мысль женолюб и тонкий дамский искуситель Удо подтверждал рассказом о своей прошлогодней поездке к брату Андреасу в Ригу:

— Скажу тебе по секрету, мой добрый Николаус, я положил глаз на жену Андреаса.

При этих словах Удо бросил на друга многозначительный взгляд.

Николаус никак не ответил ему — ни словом, ни жестом. Он даже как будто не был удивлён прозвучавшему откровению, ибо, похоже, другого от Удо и не ждал.

Удо продолжал:

— Её зовут Лаура. Андреас привёз её из Рима несколько лет назад, когда по делам рижского епископства ездил к Папе. Она весьма недурна. У неё тонкий красивый профиль и чёрные — жгучие — глаза. Мы с тобой как-нибудь наведаемся в Ригу, Николаус, и ты сам увидишь, как Лаура хороша... Так вот, пока я приглядывался к ней, она тоже не упускала меня из виду. Наверное, сравнивала. И к тому времени, как я положил глаз на неё, оказалось, что и сам я ей уже не был безразличен.

Говоря всё это, Удо так увлёкся, что сильнее прежнего стал подхлёстывать своего коня и не заметил, что несколько вырвался вперёд, и потому, соответственно, не увидел, как недоверчиво, с лёгкой улыбкой покачал головой друг его Николаус.

Всё помахивая хлыстиком, продолжал Удо:

— Я об этом на обратном пути даже сложил стихи. На мой взгляд, неплохие получились стихи. Вот послушай...

И он прочитал размеренно и с чувством:

— Он красив, посмотри!Он весел и силён.«О Господи! — говорят. —Каков он!»Но ночью ты, лукавая,Оставляешь егоИ ласкаешь меня.Он танцует для тебяИ поёт о тебе,И все дамы с надеждой

Глядят на него.Но ночью ты, лукавая,Оставляешь егоИ целуешь меня.Он красив, посмотри!«Божествен!» — говоришь.И дольше всех, до ночиНа него глядишь.А ночью же, лукавая,Оставляешь его

И целуешь меня.Он так любит тебя,Он так предан тебе,Что, не думая, пойдёт за тобой,Разувшись, по угольям.Ты же, милая, тайкомОставляешь егоИ целуешь меня, лукавого...

Николаус, только что настроенный недоверчиво и даже, быть может, чуточку насмешливо, взглянул на Удо не без удивления. Стихи действительно были хороши.

Глава 34

Сегодня сильный, завтра в гробу

  том что Феллин, довольно крупный город, уже близко, Николаус понял по оживлению на дороге. Двигались к Феллину тяжелогружёные купеческие обозы, летали туда-сюда вестовые всадники, брели богомольцы, нёс свои товары мелкий торговый люд, шли за лучшим заработком всевозможные мастера с подмастерьями, наёмники шли наниматься на службу, шли странствующие учёные-лекари и цирюльники-хирурги, местные крестьяне за покупками шли, ехали в кибитках бродячие актёры и акробаты, астрологи, гадатели и с ними мошенники всех мастей... Временами народу, повозок и фур на дороге скапливалось так много, что Николаусу и Удо приходилось съезжать на обочину.

Николаус всё посматривал вперёд — скоро ли Феллин? Удо равнодушно смотрел на пеших людей, расступающихся перед ним, и напевал себе вполголоса простенькую песенку, похоже, любимую, ибо Николаус уже не раз слышал от него этот мотивчик:

— О, розовые губки у девочки моей,А очи её ярких звёзд светлей,И косы золотые,И стройный стан у ней, —Клянусь, нет девушки милей.