— Какая там организация — старатель старателя кулаком по башке кокнул? Надо было Исайку Ахезина запутать. Эту стерву горбоносую надо было пришить.
— Вы говорите против себя… Против своей пользы.
— Какая тут польза? Вы пользу отнимаете. Я бы этого Малышенко к своему делу на золотую цепь приковал.
— Недооценка, Макар Яковлич! — Столяров ходил по комнате и ерошил пушистые волосы. — Вы поймите, что развитие таких коллективов и под руководством таких крепких людей, как Малышенко, повлечет за собой социальное изменение всей жизни.
— На паях же работают? Тоже на манер этих коллективов.
— Это, батенька мой, другое дело. Там свои формы эксплуатации.
— Не понимаю я, какую-то вы ахинею городите!
Столяров пожал плечами. Одеваясь в передней, он сказал:
— Собственно, жизнь подходит к изменению, но нужно ее удержать в своих руках. Я вполне с вами согласен, что Малышенко пострадал незаслуженно. Ну, это будет до тех пор, пока у нас вершить делом будут чиновники, вроде Ануфриевых, Архиповых — их превосходительств и прочих. Ну, так до свидания!
— Так и надо было говорить на суде-то, — сказал вслед Скоробогатов.
XXVI
Апрель был веселый и ясный. Глубокие сугробы темнели и оседали. Горные речки на этот раз особенно свирепо вздулись. Повеселела в голубом мареве весны тайга. Скоробогатов с тревогой наблюдал за Безыменкой, которая подымала все выше и выше свой пенистый хребет… А там, где раньше молчаливо стоял стройный березняк, появился новый шум: это Смородинка, размывая свой новый путь, бешено, с ревом била в бок Безыменки и разливалась по низине. Лес стоял в воде.
— Небывалая вода нонче, — сообщил Телышков, придя в контору. — Смородинка-то поддает! Надо бы перевалить прорез, а старое-то русло разобрать.
Скоробогатов поехал к Маевскому, но дома его не застал. Не оказалось его и в правлении. В кабинете управляющего на месте Маевского сидел другой, — широкоплечий, рыжий, скуластый инженер. Когда Макар вошел, новый управляющий внушал высокому, похожему на надломленный шест, швейцару:
— Без доклада ко мне никого не впускай… Ты знаешь, что такое аудиенция?
— Никак нет-с! — вытянувшись, крикнул швейцар.
Увидев Скоробогатова, новый управляющий приказал швейцару:
— Выйди!
Кабинет Маевского был неузнаваем. На столах, на подоконниках в беспорядке лежали куски руды, обрезки рельсов, сутунка. Со стены из дорогой золоченой рамы смотрел какой-то вельможа в странном костюме, увешанный орденами и звездами, и с широкой красной лентой на пруди.
В общем, кабинет стал походить на музей.
Новый управляющий Ерофеев терпеливо выслушал Скоробогатова, откинувшись на спинку глубокого кресла, играя красным карандашом. Скоробогатов просил передать ему Акимовские лога. Он уверял: — «Все старатели желают, чтобы они были в моих руках…»
— Вы запоздали, сударь. Лога уже отданы его превосходительству — генералу Архипову.
Скоробогатов вскочил со стула и, скрипнув зубами, нахлобучив картуз, проговорил:
— Какие они!.. Мы должны это делать, а не генералы… Их дело судить да на каторгу ссылать. Мы — золотопромышленники — знаем это дело, к нему приставлены
Если бы тут был Маевский, Скоробогатов разразился бы бранью, но, видя перед собой спокойного незнакомого человека, он сдержался и вышел, не сказав больше ни слова.
Вечером на взмыленной лошади прискакал с прииска белобрысый нестриженный парень — коногон — и сообщил, что Телышков велел ехать на рудник: — «топит разрез». В этот вечер Татьяна тоже собралась ехать на рудник, — смотреть и слушать весну, — но Скоробогатов резко сказал:
— После… Не время сейчас прохлаждаться.
И верхом уехал на Безыменку.
Когда он, спускаясь с горы, увидел через просеку прииск, — лицо его исказилось: вместо разреза голубело озеро, отражая небо. Не было слышно ни грохота бутары, ни завывания бесконечной цепи ковшей, ни усталого пыхтенья паровой машины… Слышался только говор речки да тихий шум леса. А когда Макар подъехал к краю котловины, зубы его захрустели и глухо вырвалась брань: машинное отделение и корпус с чашей стояли в воде.
На коньке крыши верхом сидел Суриков и, постукивая в крышу балодкой, беспечно горланил:
А потом кричал:
— Эй… Скоро-о? Жрать хочу-у!..
На берегу группа рабочих наскоро сколачивала плот. Возле них бестолково суетился Телышков.
— Что это он там орет? — подходя, сердито спросил Скоробогатов. — Как он туда попал?..
— Караулил, да, видно, проспал воду-то, прокараулил!
Когда на плоту перевезли Сурикова, Скоробогатов строго спросил:
— На каких радостях песни хайлаешь?
— А мне что реветь, что ли?.. Топит не мое — казенное.
— Дурак! — Скоробогатов отошел и, краснея от злобы, крикнул Телышкову: — Ну, что слюни распустил? Собирай живо народ, — и на Смородинку!