Ничто не могло навредить Трунихту. когда что-то взрывалось, то жертвами всегда оказывался кто угодно, но только не он. Хотя это именно он вызывал бурю, но когда она приходила, он всегда оказывался где-нибудь в безопасном месте. А потом, когда небо прояснялось, он снова возвращался.
Каждый раз во время кризиса он не предпринимал ничего, но и сам оказывался не затронутым.
Ян поёжился. До сих пор он никогда не боялся быть убитым. До сих пор он никогда не дрожал перед лицом вражеских сил, многократно превосходящих его собственные. Но теперь, при свете дня, под ярким солнцем, Яна охватило чувство глубокого ужаса.
Трунихт снова обратился к нему. На его лице сияла прекрасно контролируемая улыбка, в которой не было ни грамма искренности.
— Адмирал Ян, люди зовут вас. Не могли бы вы дать им то, чего они ждут?
Волны преклонения окружали Яна. Он механически помахал этим людям, продолжавшим воспевать его надуманный образ.
Быть может, в этот раз он переоценил Трунихта. Яну хотелось бы так думать. Тем не менее, это было бы лишь временным побегом от действительности. Ян ушёл, чувствуя неладное. Это зловоние наполняло атмосферу и было настолько густым, что ему трудно было дышать.
Вернувшись домой, Ян прямиком отправился в ванную и несколько раз подряд помыл руки с дезинфицирующим средством. В том, как он пытался смыть грязь, оставшуюся после пожатия руки Трунихта, Ян ничем не отличался от ребёнка.
Пока Ян находился в ванной, Юлиану пришлось иметь дело с незваным гостем в прихожей. Это был редактор из какого-то издания, пришедший к выводу, что Ян пишет мемуары и желающий приобрести права на них.
— Мы планируем напечатать первое издание тиражом в пять миллионов копий, — говорил он.
Если бы Ян стал обычным историком, как всегда хотел, то не мог бы и надеяться, что какая-нибудь из публикуемых им книг получит хотя бы тысячную часть этго числа.
— Адмирал не принимает гостей по личным делам в своей официальной резиденции. Прошу вас, уходите.
Юлиану всё же удалось прогнать редактора призывом соблюдать формальности, хотя пистолет, висящий на поясе юноши, мог бы послужить более веским аргументом. Пусть и с явной неохотой, редактор всё же ушёл.
Юлиан вернулся в гостиную и приготовил чай. Ян наконец вышел из ванной, дуя на руки, кожу которых повредил излишне усердным мытьём.
Ян добавил себе в чай бренди, а Юлиан молоко, и они выпили. Сегодня и тот, и другой были странно спокойны, и некоторое время единственным звуком, наполняющим комнату, был стук секундной стрелки на старинных часах.
Они допили свои первые чашки почти одновременно. Когда Юлиан стал наливать их снова, Ян наконец заговорил:
— Сегодня было опасно, — произнёс он.
«Что-то могло ранить его?» — поразился юноша. Полный удивления с оттенком нервозности, он воззрился на своего опекуна.
— Нет, дело не в этом, — сказал он, развеивая тревогу Юлиана.
Чуть погодя, Ян заговорил, крутя в руках свою пустую чашку:
— Когда я был с Трунихтом, то чувствовал всё большее и большее отвращение, а затем меня внезапно словно что-то ударило. Мысль вроде «Чего стоит демократия, если она даёт власть в руки подобного человека? И чего стоят люди, продолжающие поддерживать его?» — он мягко выдохнул. — Потом я пришёл в себя и ощутил ужас. Потому что я готов поспорить, что Рудольф фон Гольденбаум когда-то в прошлом и эта устроившая переворот группа совсем недавно подумали о том же самом и пришли к такому же выводу: «Только я могу остановить это». Это абсолютно парадоксально, но тем, что превратило Рудольфа в жестокого диктатора, было его чувство ответственности и долга перед всей человеческой расой.
Когда слова Яна стихли, Юлиан задумчиво спросил:
— А председатель Трунихт чувствует эти долг и ответственность?
— Ну, насчёт него я не знаю.
Ян не захотел говорить прямо о странном ужасе, который почувствовал по отношению к этому человеку. Это лишь обеспокоило бы мальчика ещё больше.
«Какое-то время эти мысли стоит подержать при себе».
Возможно, Трунихт был для общества тем, чем является раковая клетка для всего организма: отнимая питание у здоровых клеток, она размножается и становится всё больше и сильнее, пока, наконец, не убьёт своего хозяина. В один день Трунихт будет агитировать за войну, в другой — настаивать на демократии, и всё время будет увеличивать свои могущество и влияние, при этом никогда не принимая ответственности за свои слова. И чем сильнее он станет, тем слабее будет общество, пока он не поглотит его полностью. И тогда терраисты, укрывавшие его, смогут…
— Адмирал?.. — Юлиан посмотрел на него с беспокойством. — Что-то не так?
Ян машинально ответил так же, как любой в такой ситуации:
— Нет, ничего, — ответ, который никогда ничем не помогал.
И в то же мгновение зазвонил видеофон в соседней комнате.
Юлиан поднялся и пошёл отвечать. Проводив его взглядом, Ян быстро выпил вторую чашку уже подостывшего чая и до краёв наполнил её бренди.
Он едва успел поставить бутылку на стол, как Юлиан бегом вернулся в гостиную.
— Адмирал, скорее! Звонил контр-адмирал Мурай…
Поднеся чашку ко рту, Ян спокойно спросил: