Логика смысла / Theatrum Philosophicum

Похоже, наша проблема в ходе исследования сильно изменилась. Мы пытались выяснить природу алогичной совозможности и несовозможности событий. Но по мере того, как утверждается расхождение, а дизъюнкция становится позитивным синтезом, создается впечатление, что все события — даже противоположные — совозможны, что они «интер-выразительны» (s'enter'expriment). Несовозможность появляется только вместе с индивидуальностями, личностями и мирами, в которых события осуществляются, но не между самими событиями или между их а-космическими, безличными и доиндивидуальными

сингулярностями. Несовозможность имеет место не между двумя событиями, а между событием и миром — то есть индивидуальностью, которая осуществляет другое событие, расходящееся с первым. Здесь есть нечто такое, что нельзя свести к логическому противоречию между предикатами и что, тем не менее, выступает как несовозможность. Но это — алогичная Несовозможность, Несовозможность «юмора», к которой должны применяться исконные критерии Лейбница. Личность — как мы ее определили, отличив от индивидуальности, — притворно-иронически забавляется с несовозможностями именно потому, что последние алогичны. Иными словами, мы видели, как слова-бумажники, с точки зрения лексики, выражают вполне совозможные, разветвляющиеся и резонирующие между собой смыслы, которые, однако, оказываются несовозможными с определенными синтаксическими формами.

Значит, проблема в том, чтобы понять, каким образом индивидуальность выходит за пределы собственной формы и своей синтаксической связи с миром для того, чтобы войти в универсальную коммуникацию событий — то есть для утверждения дизъюнктивного синтеза над логическими противоречиями и даже над алогичными несовозможностями. Индивидуальность должна осознать саму себя как событие, а осуществляющееся в себе событие — как другую индивидуальность, как. бы привитую на первой. Если это удается, то ее понимание, желание и представление этого события становятся пониманием и желанием прочих событий как индивидуальностей, и представлением всех других индивидуальностей как событий. Каждая индивидуальность уподобилась бы при этом зеркалу, собирающему на себе сингулярности, а каждый мир — перспективе в этом зеркале. В этом — главный смысл контр-осуществления. Более того, как считает Клоссовски, в этом состоит и ницшеанское открытие индивидуальности как непредвиденного случая.

Клоссовски обсуждает это в тесной связи с вечным возвращением: «неистовые колебания расшатывают индивидуальность, когда та занята только поиском собственного центра и не понимает, что сама является частью цикла. Ведь эти колебания выводят индивидуальность из равновесия именно потому, что каждое из них соответствует индивидуальности иной, нежели та, которую она принимает за свою собственную с точки зрения необнаружимого центра. Значит, ее самотождественность, по существу, случайна, и каждая индивидуальность должна пробегать по всей серии индивидуальностей, чтобы случайность сделала всех их необходимыми»[133]. Мы не возводим противоположные качества в бесконечность, дабы утвердить их тождество. Мы возвышаем каждое событие до мощи вечного возвращения, чтобы индивидуальность, рожденная исчезнуть, утверждала свою дистанцию по отношению к любому другому событию. Утверждая эту дистанцию, она следует ей и соединяется с ней, проходя через все прочие индивидуальности, включенные в другие события, и извлекает из этой дистанции уникальное Событие, которое опять же и есть она сама или, скорее, универсальная свобода.