Логика смысла / Theatrum Philosophicum

Таким образом, смысл выражается как проблема, которой соответствуют предложения, указывающие на специфические ответы, последние же, в свою очередь, означают отдельные случаи общего решения и манифестируют субъективные акты вынесения решения. Вот почему прежде чем выражать смысл в инфинитивной или причастной форме (быть-белым снегом, будучи-белизной снега) желательно выразить его в вопросительной форме. Верно, что вопросительная форма понятна только на основе уже готового решения или решения, которое осталось только отыскать, что она — всего лишь нейтрализованный двойник ответа, которым уже кто-то обладает (какого цвета снег? который час?). По крайней мере у вопросительной формы уже то преимущество, что она указывает путь к тому, что мы ищем: к подлинной проблеме, ничуть не похожей на предложения, которые она подчиняет себе. Настоящая проблема порождает предложения так же, как она полагает собственные условия, и предписывает индивидуальный порядок преобразования порожденных ею предложений в рамках общих сигнификаций и личных манифестаций. Вопрошание — только тень намечаемой или, точнее, реконструируемой на базе эмпирических предложений проблемы. Но сама по себе проблема есть реальность генетического элемента — сложная тема, которую нельзя свести к какому-либо тезису, высказанному предложением[93]

. Равным образом иллюзорно эмпирически формулировать проблему посредством предложений, которые служат «ответами» на нее, философски или научно определять ее через форму возможности «соответствующих» предложений. Такая возможность может быть как логической, так и геометрической, алгебраической, физической, трансцендентальной, моральной и так далее. До тех пор, пока мы определяем проблему через ее «разрешимость», мы путаем смысл с сигнификацией и понимаем условие только в образе обусловленного. На деле область разрешимости относительна к процессам само-определения проблемы. Синтез проблемы с ее собственными условиями полагает нечто идеальное, необусловленное, задающее сразу и условие, и обусловленное — то есть область разрешимости и решения, присутствующие в этой области; форму предложений и их заданность в этой форме; сигнификацию как условие истины и предложение как условную истину. Проблема не может быть уподоблена ни предложениям, которые ей подчинены, ни отношениям, которые она порождает в предложении: проблема не является предложением, хотя и не существует вне выражающих ее предложений. Таким образом, нельзя согласиться с Гуссерлем, когда он заявляет, что выражение — лишь двойник, с необходимостью имеющий то же «содержание», как и то, что им выражено. Тогда и проблематическое — не более, чем одна из разновидностей предложения среди прочих, а «нейтральность» оказывается от него по другую сторону, противостоя всему, что содержит предложение вообще, но лишь с тем, чтобы представлять другой способ понимания выражаемого как двойника соответствующего предложения. Мы снова сталкиваемся с альтернативой сознания, предложенной Гуссерлем, — альтернативой между «моделью» и «тенью», которые суть два модуса-двойника

[94]

. Напротив, проблема — как тема и выражаемый смысл — обладает сущностной нейтральностью, хотя ни в коем случае не является ни моделью или тенью, ни двойником выражающих ее предложений.

Проблема нейтральна в отношении любого из модусов предложения. Animal tantum… Окружность как таковая не является ни какой-то конкретной окружностью, ни понятием, представленным в уравнении, общие термины которого должны принимать частное значение в каждом конкретном случае. Окружность, скорее, представляет собой дифференциальную систему, которой соответствует излучение сингулярностей[95]. То, что проблема не существует вне предложений, которые выражают ее как свой смысл, означает, что проблемы, собственно говоря, нет: она присуща предложениям, поддерживается ими, сливаясь с тем сверх-бытием, с которым мы столкнулись раньше. Однако, такое небытие не является бытием негативного; скорее, это бытие проблематического, которое следовало бы писать как «(не) — бытие» или «? — бытие». Проблема не зависит ни от отрицания, ни от утверждения; тем не менее, у нее есть позитивность, отвечающая ее положению в качестве проблемы. Точно так же и чистое событие обретает подобную позитивность, превосходящую утверждение и отрицание. Событие обращает последние в частные случаи решения проблемы, которая теперь определяется через происходящее и посредством сингулярностей, «полагаемых» или «устраняемых» этим событием. Evenit… «Некоторые предложения низлагают (abdicativae): они освобождают, отказывают объекту в чем-то. Значит, когда мы говорим, что удовольствие не является благом, мы лишаем его качества благости. Однако стоики считали, что такое предложение тем не менее позитивно (dedicativa). Они утверждали, что не быть благом для удовольствия равнозначно констатации того, что произошло с этим удовольствием…»[96].