Логово горностаев. Принудительное поселение

История, конечно, неприятная, но не более того. Первый девический опыт, рука в руке; мне кажется, что я тебя люблю; шоколад со взбитыми сливками; поклянись мне; если он не позвонит, я тоже не буду звонить; нет, нет, прошу тебя; о, боже мой, что мы натворили; глупые бессонные ночи; девятнадцать дней задержки — вот так это и произошло. Вивиана ничего или почти ничего не знала о семье Ренаты, но сразу же представила себе, какие там должны были разыгрываться отвратительные скандалы, тем более что пылкий, но неосторожный (это явствовало из простодушного рассказа Ренаты) соблазнитель не пожелал на ней жениться. То ли просто отказался, то ли сбежал, то ли еще что — было не ясно.

Печальная и скучная история. Но невероятным, потрясающим и трогательным было поведение Андреа Балестрини. Вивиана получила истинное удовольствие, представляя себе комичного, чуть неловкого юношу… такого скованного — вот правильное слово. Юношу, сильно закомплексованного, полного буржуазных предрассудков, робкого по характеру, но уже судейского по призванию, — словом, существо весьма опасной и непонятной породы. И вот такой молодой человек вдруг предстает (наверняка в темно-синем костюме и однотонном синем галстуке) перед Ренатой и Джованнеллой и обручается с матерью чужого ребенка! «Андреа заявил, что он — отец ребенка», — с гордостью уточнила Рената.

С того дня, как она выслушала эту исповедь, Вивиана стала смотреть на Андреа другими глазами, увидела настоящего Андреа. Ай да молодец, ай да притворщик, этот старый храбрый хамелеон, лишенный предрассудков честный альтруист, только прикидывающийся скучным сереньким чиновником! Как-то вечером, когда неразлучное трио Якопетти — Балестрини — Де Леонибус ужинало с женами, она попробовала представить себе, что за человек на самом деле этот Андреа. Раз — и вот он в чем мать родила! Что ж, в сущности, совсем не плох, только ему бы недельки две посидеть на диете, чтобы сбросить пару лишних килограммчиков. Два — наденем на него вельветовые брюки, рубашку с открытым воротом прямо на голое тело, а на шею небрежным узлом повяжем платок. Остальное оставим как есть — ни бороды, ни усов не надо, только волосы чуть подлиннее и без пробора. Для оригинальности какую-нибудь живописную деталь (браслет? амулет на шею? пенковую трубку?), потом красную спортивную машину… Да, и, разумеется, никаких очков.

Последнее, что нужно, — насмешливый, иронический вид. Но с этим, пожалуй, легче всего. Беседуя с Андреа, она обнаружила в нем чувство юмора — глубоко запрятанное, словно уснувшее от слишком долгого бездействия. Но Андреа умел по временам взглянуть так иронично и умно, что не мог не нравиться. А стоило ему чуточку оттаять, он сразу же начинал выдавать отменные остроты, хотя сам порой был не способен оценить хороший анекдот. В конечном счете в ее представлении сложился какой-то новый — и внешне и внутренне — образ Андреа Балестрини. И, уж конечно, отнюдь не помощника прокурора, а, к примеру, художественного директора рекламного агентства. Или модного архитектора, или отпрыска богатого римского семейства.

Она очнулась от своих мыслей только в лифте, еще более грязном, чем обычно, и заметила, что чуть улыбается. Вот было бы забавно описать в разговоре с Андреа сидевшего в нем другого человека. Но кто знает — может, он и сам об этом догадывается. Иной раз она замечала, что его мысли витают где-то далеко, словно он заворожен какими-то видениями, и ей не хотелось думать, что единственный предмет его размышлений — какой-нибудь следственный эксперимент или данные судебной экспертизы. В то мгновение, когда она вставляла ключ в замочную скважину, в квартире зазвонил телефон.

9

— Паскуалетти? А кто это?

Надо же было, черт возьми, задать такой глупый вопрос. Даже не глядя на капитана, сохраняющего по-прежнему невозмутимый вид, Балестрини почувствовал, что дал маху.

Он начал вертеть в руках магнитофонные кассеты, а Де Дженнаро в своем обычном стиле — отрывисто и кратко — объяснял ему, кто такой Гуидо Паскуалетти. Раньше он был агентом СИДа[19], ныне — частный детектив, а кроме того, и это главное, старший брат Розанны Паскуалетти, по мужу — Россетти.

Материалов о нем не так уж много, но того, что успел за двадцать минут рассказать Де Дженнаро, было более чем достаточно. Кроме того, на магнитофонной пленке оказалась запись парочки довольно любопытных телефонных разговоров. И еще кое-что.

— Еще?

— Да. В первой же записи, которую мы сделали, Паскуалетти, болтая с сестрой о всякой ерунде, сказал, будто подозревает… в общем, что его телефон подслушивают.

— Так ведь оно и было, — подтвердил Балестрини, улыбаясь. Он чувствовал, что капитан чего-то не договаривает. Де Дженнаро тоже утвердительно кивнул, но без улыбки.

— Он был совершенно прав.

— Конечно, я знаю.

— Да нет, доктор. Дело в том, что его телефонные разговоры слушали другие уши, не только наши.

— А… Вы можете узнать, кто его подслушивает?

— Наверно, надо выяснить…

— Да, кстати… Полковник в курсе того, как идет расследование?

— Ему известно, что этим делом занимаюсь я.

— Да, но…