Логово горностаев. Принудительное поселение

Между тем Грэйс Демпстер на очень правильном, даже изысканном итальянском языке, хотя иногда и спотыкаясь, подыскивая слова, уже заканчивала рассказ о том, как они познакомились, зачем он ей звонил и когда они впервые встретились вне дома. В особенно волнующих местах повествования она прикладывала к горящим щекам ладони. Описание того, каким Де Дженнаро умел быть милым и внимательным, заняло несколько минут и отличалось трогательной искренностью («…ежедневно цветы, уйма цветов, и за каждый цветок — поцелуй, говорил он, а за каждый букет — любовь…»). Балестрини не хотелось прерывать девушку, он был захвачен ее страстной исповедью — когда ей не удавалось найти нужного слова, она помогала себе оживленной мимикой.

— Я очень любила Аурелио, — закончила Грэйс, глядя Балестрини в лицо, и он, слегка смутившись, почувствовал, что еще мгновение — и из ее уже увлажнившихся глаз брызнут слезы.

— Итак, теперь постарайтесь спокойно рассказать мне все, что вам известно. Вы ведь пришли сюда, чтобы помочь мне в расследовании, не так ли? — спросил он, пытаясь говорить официальным тоном.

— Да, конечно… я хотела сообщить вам нечто важное.

— Я весь превратился в слух.

— Простите, как вы сказали?

— Я сказал, что внимательно вас слушаю.

— Ах да. Так вот, в тот вечер, когда был убит Аурелио, когда его убили, он мне звонил.

— Вы говорили незадолго до того с ним по телефону?

— Да. Он сказал: «Я больше не могу говорить с тобой, Грэйс. Ко мне сейчас придет Пастрини».

— Пастрини?

— Да. Так мы с ним закончили разговор. Он обещал мне перезвонить. Но больше не позвонил. Тогда я сама набрала его номер, но к телефону никто не подошел.

— Понимаю, — пробормотал Балестрини, быстро записывая фамилию в блокнот. И добавил: «Искать среди обычных осведомителей и случайных знакомых Д. Д.»

— Вы не знаете, кто бы мог быть этот… Пастрини? — спросил следователь без всякой надежды.

Девушка отрицательно покачала головой, в ее прическе, обильно скрепленной лаком, не шелохнулся ни один волосок.

— Нет. За несколько дней до того — не помню точно за сколько: пять, шесть или семь — Аурелио сказал, что пойдет к этому Пастрини. Я думаю, их что-то связывало по работе…

— Вы не знаете, где они должны были встретиться?

— Больше я ничего не знаю. Ничего.

— Но это уже кое-что. И послушайте, синьорина…

— Да?

— Де Дженнаро случайно ничем не делился с вами? Не говорил вам об очень важном деле, которым занимался перед гибелью?

— Вы имеете в виду пленки?

— Какие пленки?

— Ну, эти… для магнитофона. В воскресенье мы с ним провели целый вечер, сравнивая записанные на них голоса…

Умело допрашивая девушку и не давая ей отвлекаться, Балестрини узнал, что Де Дженнаро работал над расшифровкой нескольких магнитофонных пленок, добытых им неизвестно где. Кроме того, наверно, некоторые записи он сделал сам и, не располагая другими слушателями, доверился ушкам своей шотландской поклонницы. Включая одновременно свой и ее магнитофоны, он давал ей прослушать обрывки разговора, а затем голоса, которые записал сам, и спрашивал, принадлежат ли они одним и тем же людям.

— Это были только мужские голоса, — сразу же уточнила Демпстер. Потом Балестрини задал ей несколько наводящих вопросов, и она попыталась припомнить хотя бы некоторые фразы, услышанные во время эксперимента, который, должно быть, казался ей тогда забавой.

«Вот послушай, этого человека я записал, когда он отдавал распоряжения шоферу, — говорил Де Дженнаро, целуя ее сначала в одно, потом в другое ушко, — и скажи мне, один ли и тот же это голос», — и включил первый магнитофон.

— Де Дженнаро не говорил вам, где достал катушки с пленкой?

— Нет.

И вдруг последовал неожиданный удар, чуть не пославший его в нокдаун.

Когда Грэйс, утвердительно кивнув, сказала капитану, что да, на обоих магнитофонах наверняка звучит один и тот же голос, Де Дженнаро вдруг расхохотался и обнял ее. «Вот увидишь, какой сюрприз будет для моего друга Балестрини, когда он узнает, кому принадлежит этот голос и с кем разговаривает его обладатель. Этот голос ему хорошо знаком!»

— Он выразился… то есть именно так и сказал? — пробормотал Балестрини, невольно подавшись вперед. У девушки более чем хорошая память, но насколько ей можно верить? Кроме того, как можно положиться на ее знание итальянского языка, всегда ли до нее точно доходит смысл услышанного?