Логово снов

– Мистер Дюбуа, вы – репетиционный аккомпаниатор. За музыкальные интерпретации я вам не плачу.

Импресарио промаршировал по центральному проходу и встал посреди зала, как капитан бунтующего корабля на мостике.

– Нет, мистер Зигфельд. Я – композитор. И мои песни гораздо лучше вот этого дерьма.

Какая-то хористочка со Среднего Запада отчетливо ахнула.

– Простите мою лексику, – быстро добавил Генри.

Мистер Зигфельд наградил его суровым взглядом.

– Ваше время еще придет – если вы научитесь себя вести, мистер Дюбуа. А теперь вернемся к нашему номеру. Нам еще целое шоу репетировать.

И великий Зигфельд повернулся к сцене спиной. Танцовщицы быстро стасовали порядки и встали в композицию. Вот и все, Генри только что указали его место, и спорить тут не о чем.

Ты поступишь в юридическую школу. Ты будешь чтить имя семьи. И ты больше никогда не увидишься с этим мальчиком, прогремел у него в голове голос отца.

– Мистер Зигфельд! – позвал Генри, подымаясь с табуретки. – Вы все говорите, что добавите еще моих песен в шоу, но что-то удача меня упорно минует. Она почему-то все время поворачивается к кому-то другому.

– Генри… – начала было Тэта, но предостерегать его уже было поздно.

– Я устал ждать, сэр. Если вы не хотите моих песен, что ж, надо полагать, я и сам вам не нужен. Раз так, я собираю вещи и отчаливаю.

Великий Зигфельд даже с кресла не встал.

– Желаю удачи. Но рекомендаций вы от меня не получите.

Тэта процокала на авансцену на своих чечеточных каблуках и приставила ладонь козырьком к глазам, чтобы спастись от яростного театрального света.

– Он просто устал, Фло. Он вовсе не это имел в виду.

– Не смей говорить за меня, Тэта. Я сказал то, что хотел.

– Вы можете быть совершенно свободны, мистер Дюбуа. Герби, не поиграешь нам немножко? Уолли, c первой цифры.

И музыкальный кошмар начался по новой.

Генри вихрем пронесся по проходу и вылетел из дверей на шумную Сорок Вторую. Громадная вывеска полыхала у него над головой; черные буквы в фут высотой возвещали «СОВЕРШЕННО НОВОЕ РЕВЮ».

– Совершенно новое! – проорал Генри в лицо прохожему, который воззрился на него, как на полного психа. – Так и есть, парни! Подходите! Наддайте! Мы знаем, что вы раз, два, и соскучились. Игрушки уже не блестят, не радуют. Даже сейчас вы спрашиваете себя: ну и что дальше? что я пропустил? насколько важным я себя с этого почувствую?

Все это машина, которую только кормить и кормить – Генри ненавидел машину и ненавидел себя за то, что хотел людского восхищения, которое она ему так щедро обещала. Как будто сам он ничего не стоил, если никого нет рядом и некому аплодировать.

– Ген! – Тэта выбежала следом прямо в своем скудном, зато очень блестящем сценическом одеянии. – Ген! Да что с тобой такое? Ты совсем спятил? Ты только что потерял работу!

– Я в полной мере осознаю этот факт, милая барышня, – попробовал пошутить Генри, но слова крошились, как сырой мел.

– Ты должен извиниться перед Фло. Скажи, что ты несколько ночей не спал и совсем потерял голову. Он возьмет тебя назад.

Гнев Генри был живой тварью, змеей у него в руках. Сколько раз ему приходилось душить в себе чувства, лишь бы кто-то другой был счастлив? Сколько раз он отрекался от собственных нужд ради чьих-то еще? Неважно, больше он этого делать не станет. Не в этот раз. И не когда речь идет о такой важной вещи, как музыка.

– Так вот что я должен сделать, да, Тэта? Вернуться туда, держа смиренно шляпу в руках, снова попросить подачки, притвориться, что я никто, и быть благодарным за то, что мне кинут с барского стола? И всякий раз, как уродские песенки Герби пролезут в шоу вперед моих, глотать это и говорить спасибо? На это мне стоит тратить свою жизнь? На то, чтобы вежливо улыбаться, когда Уолли дает этому кретину измываться над моей музыкой, а меня даже не спрашивает?

– Это всего лишь вопрос времени…

– Я. Устал. Притворяться, – Генри закинул голову, и буквы вывески поплыли у него перед глазами. – Они никогда никуда меня не возьмут, Тэта! – закричал он.

К крикам Генри не привык. Жизнь с отцом приучила его держать все внутри, под замком. Но сейчас оно все рвалось наружу, как содержимое переполненного шкафа.

– Ты что, не понимаешь? Я не вписываюсь. Песни, которые я пишу – это совсем не те песни, которые они хотят слушать. Все это время я пытался понять, чего они хотят, и дать это им. Я больше не хочу тратить на это время, Тэта. Мне нужно понять, чего хочу я, и это-то и писать. Те песни, которые люблю я. И если я один в целом свете буду их петь, пусть, так тому и быть.

Генри быстро вытер глаза, сунул обе руки под мышки и отвернулся от нее.

– Ген, никто не верит в тебя в этом мире больше, чем я. Но вот прямо сейчас тебе реально нужна работа. Я просто говорю тебе правду.

Это было прямо и в лоб, c Тэтой всегда так. Это свойство он в ней всегда особенно любил. Но вот прямо сейчас оно привело его в бешенство.