Лола и любовь со вкусом вишни

Мы лучшие подруги уже… Ну, с тех пор, как Беллы перестали быть моими лучшими друзьями. Когда я пошла в детский сад, они вдруг поняли, что дружить с соседской девчонкой, которая полдня проводит где-то, не так уж круто. Хотя все это не так ужасно, как может показаться. Потому что вскоре я познакомилась с Линдси, и мы обнаружили нашу взаимную страсть к мокрицам, мелкам цвета морской волны и печенькам «Маленькая Дебби» в форме рождественской елочки. Настоящая дружба! А позже, когда наши одноклассники начали дразнить меня из-за того, что я носила юбки-пачки или туфли рубинового цвета, Линдси была единственной, кто кричала в ответ:

– Заткнись, задница!

Я очень люблю ее.

Интересно, выяснила подружка еще что-нибудь о Беллах?

– Пардон? – говорит Сент-Клэр.

– Мм? – Я поворачиваюсь и оказываюсь на перекрестье удивленных взглядов Сент-Клэра и Анны.

– Ты говорила что-то про Беллов. – Анна склоняет голову набок. – Ты уверена, что все в порядке? Ты весь вечер какая-то расстроенная.

– Все великолепно! Честное слово!

Сколько еще мне придется сегодня врать? Чтобы заглушить уколы совести, я вызываюсь вычистить все туалеты на четвертом этаже. А потом появляется Энди, чтобы отвести меня домой: родители не любят, когда я езжу на автобусе поздно вечером одна. В его глазах беспокойство.

– Ты в порядке, Лола-дурочка?

Я роняю сумку на пол:

– Почему все меня об этом спрашивают?

– Может, потому что ты выглядишь как… – Энди делает паузу, на его лице отражается с трудом скрываемая надежда. – Вы расстались с Максом?

– Папа!

Он пожимает плечами, но его адамово яблоко судорожно дергается, неотвратимо свидетельствуя о чувстве вины за вопрос. Возможно, у отношений родителей с Максом все же есть будущее. Или, по крайней мере, у отношений Макса с Энди. Энди всегда первым сглаживает острые ситуации.

Что, однако, не говорит о его «женственности». Больше всего меня раздражает, когда кто-нибудь обвиняет одного из моих пап в отсутствии мужественности. Да, Энди зарабатывает на жизнь пекарским ремеслом. И часто сидит дома, занимаясь мной. С ним можно поговорить о чувствах. Но он также устанавливает электрические розетки, прочищает кухонные трубы, морит тараканов и меняет шины. И хотя Энди ярый поборник дисциплины и действующий адвокат Американского союза гражданских свобод[9], он также собирает антиквариат и пускает слезу во время просмотра романтических фильмов.

Никого из моих пап в этом союзе нельзя назвать «женщиной». Они оба мужчины, мужчины-геи. Вот и все!

Хотя нельзя сказать, что все остальные геи такие же.

– Дело в… наших соседях? – ласково спрашивает меня Энди. Он знает, что, если это так, я не стану говорить.

– Ничего страшного, пап. Просто тяжелый день.

Мы едем домой в полной тишине. Когда я выхожу из машины, меня трясет, но дело не в холоде. Я пристально вглядываюсь в викторианский особняк цвета лаванды. А точнее, в окно спальни напротив моего собственного. Свет выключен. Сердце холодеет от страха, но я не могу оставаться в неведении. Я должна увидеть ту комнату. Меня захлестывают адреналин, и я быстро взбегаю по ступенькам, вхожу в дом и преодолеваю очередной лестничный пролет.

– Эй! – восклицает Натан. – Даже не обнимешь своего старика?

Энди что-то тихо ему говорит. Теперь, когда я стою возле двери в свою комнату, мне страшно войти. Но это абсурдно. Я храбрая. Разве может меня напугать какое-то окно? Но я выжидаю немного, чтобы убедиться, что Натан не придет. Что бы ни ожидало меня, не хочу, чтоб меня прерывали.

Натан не идет. Должно быть, Энди попросил его оставить меня в покое. Прекрасно!

Я делаю вид, что открываю дверь в комнату крайне осторожно. Протягиваю руку, чтобы включить свет, но тут же передумываю, решив действовать в стиле Линдси Лим. И крадусь вперед во тьме. Пастельные домики в городе расположены так близко друг к другу, что соседи буквально заглядывают друг другу в окна. Соседское окно расположено едва ли не в футе от моего. Я вглядываюсь во тьму, силясь разглядеть признаки обитаемости.

Занавески на окне отсутствуют. Я прищуриваюсь, но, похоже, в спальне… пусто. Никого. Я смотрю направо, в окно Каллиопы. Коробки. Смотрю вниз, в окно кухни. Коробки. Я снова устремляю взгляд вперед.

Братец-близнец отсутствует.

ОТСУТСТВУЕТ!

Я облегченно выдыхаю. Включаю свет и стереосистему – естественно, там записаны хиты группы Макса – и тут же выключаю. Слишком громко. Я стягиваю балетные туфли и бросаю их в кучу валяющейся в шкафу обуви, потом стягиваю парик. Распускаю волосы и снимаю рабочий жилет. Завершают напольную пирамиду дурацкая рубашка поло, которую меня заставляют носить, и жутко унылые черные брюки. Я надеваю красные китайские шелковые штаны, дополняя их подходящим топом, и вновь чувствую себя самой собой.

Потом смотрю на пустое окно.

О, да! Я совершенно точно чувствую себя самой собой.