Дверь ванной открылась, и Лола, пошатываясь, вышла. Ее лицо было столь же белым как бумага, а губы стали почти бесцветными. Она оглядела камбуз и двинулась к сиденью. Яхта резко качнулась влево, и она упала на колени и оставшуюся часть пути проползла. Снаружи, невидимый дождь и море бились у иллюминаторов.
Макс держался за обеденный уголок и подождал паузы в буре, чтобы дойти до сиденья.
– Это лучшее, что я смог придумать, – сказал он, ставя собаку ей на колени.
– Спасибо, Макс. – Она легла на бок и прижала Крошку ближе к груди. – Я знаю, в глубине души Крошка тебе нравится.
– Да, он захватил меня.
– Как плесень?
– Да, как плесень.
Слабая улыбка коснулась уголков ее рта.
– Я и Крошка, и плесень.
– Возможно, я решил, что вы мне нравитесь немного больше, чем плесень.
– Да, я знаю.
– Как это?
– Ты целовал меня так, как будто я нравлюсь тебе больше, чем плесень.
Волна ударила в правый борт
– Макс! – Испуганный крик Лолы заполнил чернильную темноту.
– Ты в порядке? – спросил он. – Ты все еще на сиденье?
– Я не знаю, где я. Где Крошка? – прошли несколько напряженных мгновений прежде, чем она снова заговорила. – Он здесь, – сказала она в нескольких дюймах от ног Макса. – Свет загорится снова?
Аварийный генератор не вырубился в первую ночь, и Макс сомневался, что это случится сегодня вечером.
– Нет, если я не перезапущу двигатели.
– Не ходи наружу.
– Сладкая, я и не собирался. – В темноте он сползал к камбузу и нашел на полу вещевой мешок. Он подтащил мешок к сиденью, его глаза немного приспособились к темноте, воспринимая разные степени черного и серого цветов.
– Ты ушибла что-нибудь?
– Всего лишь локоть. Жить буду. – Лола ненадолго затихла, потом спросила: – Макс, ты думаешь…, – девушка не закончила фразу, но он полагал, что знает, о чем она собиралась спросить.
– Что?
Он едва мог слышать звук ее голоса из-за воющего снаружи ветра.
– Думаешь, мы справимся?
Лола и Крошка заползли обратно на диван, а Макс сел на полу, опершись на руку.
– Шанс есть. – Он сказал правду. Слишком много раз в своей жизни он думал, что уже не жилец, но ведь он все еще здесь. Все еще жив и все еще дышит.
Она схватила рукав его футболки и покрутила его в своих длинных пальцах.
– Ты когда-нибудь был близко к смерти, Макс?
Больше, чем он мог сосчитать.
– Раз или два.
Прошло несколько мгновений, потом она заговорила чуть громче бушующего моря.
– Однажды я почти умерла. Это было страшно, и я не хочу проходить это снова. – Ее голова находилась так близко к его правому плечу, что он мог почти почувствовать тепло ее дыхания на своей руке.
– Что произошло? – Он расстегнул молнию на сумке с вещами и вытащил фонарик.
– Сердце остановилось в туалете «Таверны на лужайке»[100].
Он посветил ей на плечо, высветив ее губы и макушку головы Крошки. У маленькой собаки был тяжелый случай лихорадки от страха. Макс изучал падающие ей на лицо тени, и задался вопросом, была ли у нее некая существующая ранее болезнь сердца, или она приняла слишком много наркотиков. Он опять спросил:
– Что произошло?
– Я объелась омаров и картофельного пюре с большим количеством топленого масла, а потом, как обычно, сделала засунь-пальцы-в-горло, – сказала она, как будто говорила о чем-то, что делала довольно часто. – Электролиты[101] в организме совсем обезумели и убили мое сердце. Это не был первый раз, когда я упала в обморок, но это был первый раз, когда остановилось сердце.
– Ты чуть не умерла от рвоты?
– Да.
Макс испытывал такое отвращение к рвоте, что не мог вообразить, как кто-то вызывает ее нарочно.
– Ты засунула пальцы в горло? Какого дьявола?
Он смотрел на ее рот, пока Лола сухо рассказывала:
– Чтобы остаться худой, конечно. Худышки в моде, а я никогда не была по-настоящему худышкой. – Нос яхты поднялся и резко упал, и она еще сильнее стиснула его рубашку. Она перестала говорить, пока
– Иисусе, – прошептал он в темноте каюты. – Почему ты не нашла какого-то другого способа выживания?