Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир

Его кампании горячо поддерживали американцы, страдавшие из-за неумелого правления правительств Георга III. В штате Северная Каролина есть округ Уилкс, главный город которого все еще Уилксборо, где находится известная фабрика по фасовке курятины и проходит фестиваль музыки кантри. Когда в 1969 году первого черного конгрессмена Адама Клейтона Пауэлла исключили из палаты представителей конгресса, то судья Эрл Уоррен сделал знаменитую отсылку к делу Джона Уилкса и отменил это исключение, отменил ошибочное и отчасти расово мотивированное решение конгресса и постановил, что избирать своих представителей — это суверенное право народа, и исключительно народа.

Уилкс по праву считается отцом ключевых демократических свобод не только в Британии, но и в Америке, а это уже серьезное достижение для кого угодно.

Джон Уилкс родился в 1725 или 1726 году и жил почти до конца XVIII века. Это была эра взрывного роста богатства и могущества Лондона. К моменту его рождения уже были построены церкви архитектора Хоксмура и заложены площади в Мейфэре. За тридцать предыдущих лет уже были созданы Банк Англии и биржа. Благодаря Утрехтскому договору 1713 года Британия приобретала новые колонии в Америках и по всему миру, и в карманы торговцев потекли деньги. Это были деньги и от простой торговли, скажем, от импорта сахара из Вест-Индии и переработки его в доках Лондона. Но еще более прибыльными были связанные с этим услуги, обеспечивающие торговлю: услуги банкиров, финансировавших строительство судов и приобретение плантаций, услуги страховщиков, делавших рискованные ставки — потонет корабль или нет? пропадет урожай или нет? — услуги брокеров, торговавших акциями акционерных компаний.

Все эти люди приносили Лондону деньги, а потребности растущей торговой буржуазии раскручивали маховик промышленности, способствуя развитию разнообразных услуг и производств. Уилкс родился на площади Сент-Джонс-сквер, в районе Клеркенвелл, где сейчас архитектурные студии и модные рестораны, где готовят блюда из тех частей туши животных, которые не едят нормальные люди.

Именно в Клеркенвелле Томпион проводил свои эксперименты с пружинами и часами по заказам Роберта Гука, и к тому времени он стал европейским центром изготовления карманных и больших часов. Их женам хотелось хвастаться своими ювелирными украшениями и столовой посудой, и в Клеркенвелле работали ножовщики и ювелиры. Им нужно было безопасно хранить нажитое, и потому здесь открывались мастерские по изготовлению замков.

Семья Уилкс тоже занималась торговлей. Его мать унаследовала кожевенное производство, а его отец, Исраэль Уилкс, был винокуром. Он любил делать вид, что занимается только пивоварением, что его солодовая затирка не имеет никакого отношения к беде общества — джину, влияние которого на трудящиеся классы язвительно выразил Хогарт в своей гравюре «Переулок джина» (та, где орущий от страха ребеночек летит вверх тормашками в открытый канализационный канал из рук допившейся до бесчувствия матери).

Был Исраэль Уилкс виновен в отравлении беззащитного пролетариата зеленым змием или нет, но разница в доходах таких семей, как Уилкс — успешных буржуа, и городской бедноты все больше росла. Лондон был местом опасным, грязным, и пролетариат постоянно противостоял технологическим изменениям, которые грозили обесценить его труд. В 1710 году, за сотню лет до того, как появилось понятие «луддизм», лондонские ткачи разбили более сотни ткацких станков, чтобы их хозяева не нанимали такое количество учеников. В 1720 году шелкопрядильщики в районе Спиталфилдз оскорбляли и нападали на женщин, одетых в calico — дешевые, яркие хлопковые ткани из Индии. Они срывали с них одежду и обзывали их «calico madams» — «дамочки в калико».

Дело не в том, что эти ткачи были плохими людьми, они просто были в отчаянии от того, что их постоянно била по щекам большая невидимая рука Адама Смита. В карьере Уилкса поражает то, что он защищал не просто «демократические реформы» в том ограниченном смысле, как их понимал какой-нибудь Эдмунд Бёрк — как допуск к участию в политике небольшого количества мужчин, которые, как считалось, способны были понять происходящее и имели свободное время для дискуссий, — нет, он стал настоящим героем для бедных, с его характерным коктейлем наглости и воинствующего джингоизма (национализма). Это удивительное превращение, потому что его родители были полны решимости сделать из него ученого и джентльмена.