Лондонские сочинители

Мистер Ритсон и мистер Стивене сидели рядом за узким дубовым столом. Мистер Ритсон – живой, энергичный человек – частенько корчил гримасы, выражая то крайнее удивление, то решительное недоверие. Уильям не дал бы ему больше тридцати пяти лет; его шейный платок был завязан броским модным узлом. Мистер Стивенс казался старше и куда суровее своего коллеги; позже Уильям говорил, что вид у Стивенса был такой, будто он собрался топить щенят. За столом сидели еще двое; один из этих двоих принялся что-то записывать, едва Уильям вошел в зал. В воздухе пахло чернилами, пылью и едва заметно отдавало грушами.

Словно не заметив предложенного ему стула, Уильям остался стоять, глядя в маленькое окошко на купол собора Св. Павла.

– Прежде чем мы начнем, я хотел бы сделать ясное и недвусмысленное заявление.

– У нас здесь не суд, мистер Айрленд. – Ритсон умоляюще простер к нему руки. – Мы всего лишь проводим расследование. Без поощрений и наказаний.

– Рад слышать. Отец мой, однако же, считает, что его подвергают именно наказанию.

– Почему бы это?

– Потому что его подозревают в гнусной фальсификации старинных бумаг. А разве дело обстоит иначе?

– Его никто ни в чем не обвинял.

– Я этого и не говорил. Я сказал: подозревают, а не обвиняют.

– Мир полон всевозможных подозрений, – заговорил Стивене, до того молча и внимательно наблюдавший за Уильямом. – Мы ведь тоже несовершенны, мистер Айрленд. Слабы. Мы даже не пришли к выводу, что документы подделаны. Это нам пока не известно.

– Зато у вас есть возможность развеять сомнения на сей счет, – добавил Ритсон.

– В таком случае я тем более обязан высказать свою позицию.

– Но прежде ответьте, пожалуйста, на один вопрос, мистер Айрленд. Очень кратко.

– Разумеется. Я готов.

Ритсон положил ладони на стол.

– Уильям Генри Айрленд, готовы ли вы присягнуть, что, насколько вы знаете и насколько можете судить, исходя из известных вам обстоятельств, при которых обнаружились данные документы, – что они действительно вышли из-под пера Уильяма Шекспира?

– Прошу меня простить. Позволите ли вы мне сперва зачитать мое заявление?

– Безусловно.

Уильям отступил на шаг и вынул из внутреннего кармана сюртука лист бумаги.

– «В газетах сообщалось, что данный комитет был создан для того, чтобы разобраться в вопросе о причастности моего отца к обнаружению и обнародованию рукописей Шекспира. Дабы избавить отца от многочисленных наветов, я заявляю под присягой, что он получил эти листы как подлинно шекспировские от меня, не имея понятия ни об их происхождении, ни об источнике». – Он сунул листок обратно в карман и осведомился: – Этого довольно?

– Для оправдания вашего отца – да, – проронил Стивене. – Но вы ведь не ответили на первый наш вопрос. Позвольте узнать, какова ваша роль в этой истории?

– Пожалуйста.

– И если так, то не могли бы вы нас просветить касательно происхождения и источника документов?

– Будьте любезны, сэр, уточните ваш вопрос.

– Хорошо. Вы получили рукописи от частного лица? Нашли их в некоем месте? Обрели право на них в результате дарения? Или?…

– Во избежание двусмысленности могу сказать лишь одно: я получил их от частного лица.

– И какого же?

– Ваш вопрос ставит меня в трудное положение.

– То есть?

– Я не имею права назвать имя этого человека или каким-либо иным способом пояснить, о ком идет речь.

– По какой причине?

– Я дал клятву.

– Тому человеку, который передал вам эти бумаги?

– Тому самому.

Стивенс перевел глаза на Ритсона; тот вздернул брови, изображая удивление.

Айрленд кашлянул и снова уставился в оконце.

– И вы не можете назвать нам этого благодетеля?

– Больше не скажу ни слова. Или вы хотите, чтобы я стал клятвопреступником?

– Простите?

– Я дал клятву никогда не разглашать имени моего покровителя. Вы требуете, чтобы я нарушил ее и тем обесчестил себя?

– Боже сохрани.

Айрленду послышалась в этих словах ирония, и он метнул на Стивенса злобный взгляд, но тут заговорил Ритсон:

– А не согласится ли сей джентльмен предстать перед нами конфиденциально, без огласки?

– Я не говорил, что это джентльмен.

– Не джентльмен?

– Не поймите меня превратно. Я всего лишь подчеркиваю, что не указывал, какого пола мой покровитель.

– Согласится ли это лицо, какого бы оно ни было пола, предстать перед нами при условии сохранения строжайшей тайны?

– Мой покровитель уехал за границу. В Эльзас.

– По какой надобности?

– Эта история настолько нарушила его душевный покой, что жизнь в Лондоне стала ему невыносима.

– Все складывается крайне неудачно, мистер Айрленд.

– Ничего не поделаешь, мистер Стивене, таковы обстоятельства.

В дверь вдруг постучали.

– Позволите? – Сэмюэл Айрленд вошел в зал и поклонился членам комитета. – Я его отец. Здесь не судебное заседание. Я имею право присутствовать. – Он стал рядом с сыном и улыбнулся. – Уильям Айрленд, не сомневаюсь, уже развеял даже малейшие подозрения относительно моей причастности к этому делу. – Он явно слышал все, что говорил Уильям. – Сообщил ли он вам что-либо о своем патроне и благодетеле?

– Ваш сын действительно упомянул такую персону, – ответил Стивенс. – Однако еще не доставил нам удовольствия узнать ее имя.