Лопе де Вега

Взойдя на эту башню,Что окружают и осаждают волны,Вглядываясь в силуэты кораблей,Устремляющихся к берегам Англии,Белиса, роняя слезы в море,С печалью в голосеВзывает к тому, кто отбывает и покидает ее:«Ступай, жестокий! Ибо мнеЕсть кому отомстить

За нанесенное мне оскорбленье!»Со мной не останетсяСталь твоей шпаги,Но зато останетсяКлинок моей обиды,А также в чреве моемБудет портрет сего новоявленного Энея,Столь же невинный и одновременно виновный,И если грехи передаются по наследству,Я убью себя, чтобы убить его,

И когда он умрет, умру и я.«Ступай, жестокий! Ибо мнеЕсть кому отомститьЗа нанесенное мне оскорбленье!»Но знай, что я могу и передумать,Что не стану дожидаться его появления,Если даже он и мало похож на тебя,Я хочу убить тебе подобного.Нет, я не хочу ждать появления

Того гадкого змея, что вырвется наружу,Оставив меня лежать бездыханной.«Ступай, жестокий! Ибо мнеЕсть кому отомститьЗа нанесенное мне оскорбленье!»Так стенала Белиса.Но расставанье неминуемо,Ибо кораблям уже дан знакИ вот уже подняты паруса.«Погоди, погоди! — восклицает она.

О мой беглый супруг!Останься же, останься!Но, увы! Просьбы мои тщетны!Видно, так угодно Господу,Чтобы ты не вернулся!Ступай, жестокий! Ибо мнеЕсть кому отомститьЗа нанесенное мне оскорбленье!»

Действительно ли с башни замка Сан-Хорхе раздавались прощальные слова, чтобы в морских волнах рождалось эхо и чтобы ветер, раздувая паруса кораблей, все же донес их до слуха того, кому они предназначались? Идет ли речь об искаженном изображении реальных событий, к чему нас уже приучила дерзновенная литературная смелость Лопе, или это всего лишь поэтический вымысел, порожденный смутной ностальгией, носящей на себе отпечаток воспоминаний о произведениях Овидия, в результате чего Изабелла как бы уподобилась одной из покинутых женщин, героинь «Посланий в стихах»? Предстает ли перед нами некая копия, как бы компенсирующая отвергнутую реальную женщину, имя которой Лопе хочет заменить, прибегнув к анаграмме «Белиса», нежную, но в то же время и чрезвычайно настойчивую (до навязчивости) Изабеллу, чье, так сказать, «телесное присутствие» не так уж и необходимо, чтобы появиться в виде поэтического образа? Действительно, реальность сильно отличается от поэзии, и мы имеем совершенно иную версию прощания будущего воина с любовью и мирной жизнью. Мы почерпнули эту версию временного расставания из документа, написанного собственноручно Лопе де Вега двадцатью годами позже описываемых событий, и относится он к переписке Лопе с герцогом Сессой. Он вспоминает о некоем эпизоде, имевшем место в его жизни и достойном сюжета плутовского романа, и суть его сводится к тому, что герой рассказа, конечно же — наш поэт, случайно встретился в Лиссабоне с очаровательной, дерзкой, веселой куртизанкой. «Когда я прибыл в Лиссабон, — пишет он, — еще совсем юный, чтобы поступить на военную службу, дабы принять участие в той знаменитой экспедиции против Англии, я повстречал одну очень живую, беззастенчивую куртизанку, увлекшуюся мной. Она пригласила меня к себе, и я воспользовался представившейся мне оказией самым неблагородным образом. Когда же я захотел вручить ей в качестве платы несколько монет, привезенных из Мадрида, она отвергла их, оттолкнув и сказав полушутя-полусерьезно: „Когда я получаю удовольствие, я денег не беру“».

К сколь странному сравнению приглашает нас Лопе, заставляя сопоставить эту любопытную жанровую сценку с бурным, преисполненным лиризма и трагичности выражением благородного отчаяния влюбленной женщины. Итак, перед нами два способа постижения и восприятия любви и два способа прощания с ней, сосуществующие и никак друг друга не исключающие.