Лопе де Вега

Все пошло в ход против английской артиллерии: и пушки, и аркебузы, и мушкеты; боевой дух и отвага достигли наивысшей точки, и сторонний наблюдатель, если бы в тот час оказался таковой, мог бы увидеть, как совершались чудеса храбрости и мужества. Неустрашимые испанцы без устали палили из всего, что могло стрелять, доказывая в который раз, что опасность лишь возбуждает бесстрашную душу и что нет более верного средства, чем опасность, дабы укрепить и силы телесные. Особенно в том сражении отличились Лейра, Окендо, Рекальдо, чьи корабли приняли на себя всю тяжесть удара англичан; как мы понимаем, среди них был и корабль, на котором находился Лопе, и нам известно, что он тоже принял участие в сражении. Он описал себя в одном из стихотворений, упомянув о том, что держал аркебузу на плече, заряжал ее и поджигал пороховой заряд при помощи фитиля, «заставляя взлетать свои стихи, адресованные Филис».

Испанцам во что бы то ни стало нужно было вынудить англичан пойти на абордаж, но это было делом очень и очень нелегким, учитывая тот факт, что Дрейк и Хоукинс были чрезвычайно искусными мореплавателями. Сражение разгоралось все яростнее, когда среди грохота орудий до Лопе донесся едва слышный вскрик. Тревога, сжавшая сердце, тут же сменилась отчаянием, ибо он увидел, что произошло: выстрел поразил его брата, Хуана де Вега, прямо в грудь. Лопе бросился за помощью, но был остановлен огненным факелом, взметнувшимся в небо со страшным грохотом, будто выстрелили одновременно сотни пушек. Когда жуткое пламя опало, оставив в воздухе неясный дрожащий след, словно это душа уходила из тела умирающего брата, Лопе увидел: рядом с Хуаном стоит священник, он вылил на ладонь из небольшого сосуда несколько капель освященной воды и возложил руку умирающему на чело: «Да пребудет с тобой прощение Господа, сын мой, да позволит Господь тебе покоиться с миром».

Сражение продолжалось до трех часов дня, и испанцы стремились, насколько возможно, избежать больших потерь. Но жертв все же было много: шестьсот человек убитых, среди коих был и молодой Хуан де Вега, и восемьсот раненых. По сути, это было единственное настоящее сражение. Как это ни странно, в тот день, 9 августа 1588 года, накануне Дня святого Лаврентия, война, едва начавшись, уже заканчивалась.

Видение Севера

На следующий день, когда первые лучи солнца озарили морскую гладь, герцог Медина Сидония увидел, как на расстоянии нескольких мушкетных выстрелов с гребня волны взлетела птица и стремительно понеслась прочь. Испанцам же приходилось ждать, когда задует западный ветер. Герцог собрал своих офицеров и сообщил им, что принял решение вернуться в Испанию. Все заклинали его не склоняться к опасному решению обогнуть Британские острова. В то время когда герцог пребывал в раздумьях, английский флот, ведомый лордом Говардом, продолжал неотступно преследовать испанцев. 12 августа корабли армады оказались во власти сильного течения, которое сносило их к Норвежскому морю, теперь флот не мог вернуться к берегам Испании через Ла-Манш. Один вид показавшихся вдали гигантских скал и узких мрачных фьордов, где волны с грохотом разбивались о камни, действовал удручающе. Медина Сидония, вглядываясь в линию горизонта, где море сливалось с небом, принял решение положиться на волю стихии. 14 августа, поразмыслив и оценив расстояние, которое еще предстояло преодолеть, и количество оставшегося продовольствия, герцог был вынужден уменьшить норму еды, воды и вина для каждого члена экспедиции. Кроме того, он повелел выбросить за борт всех мулов и лошадей, так как их надо было ежедневно поить. Какое же это было душераздирающее зрелище: несчастные, обезумевшие животные плыли за кораблями, словно моля о помощи тех, кто только что принес их в жертву!

На следующий день над морем заклубился невероятно густой туман, с палубы одного корабля невозможно было увидеть другой корабль, так что возник риск столкновения. Затем налетел шквалистый ветер и принес проливной дождь. На протяжении одиннадцати дней жуткий шторм хлестал и трепал корабли, и единственный приказ, который мог отдать герцог, состоял в том, чтобы каждый, как говорится, спасался как может. Герцог, все более и более погружавшийся в меланхолию, отдавал себе отчет, что находившиеся под его началом люди вскоре окажутся в приполярных районах без теплой одежды и почти без съестных припасов. Было только 15 августа, однако совсем скоро всем предстояло испытать безрадостное изумление от дурной погоды и необыкновенно рано наступивших холодов.