Лопе де Вега

Лопе был взволнован яростной красотой шторма, но его нисколько не поколебали и не устрашили жестокие натиски стихии и те страдания, что были порождены бурей; он подумал о том, что следует запечатлеть при помощи пера и бумаги все те явления, очевидцем коих он стал. «Шум и рокот волн, — писал он в „Филомене“, — заменили мне нежный шепот ручьев, жар пронзающих небо молний — воздух, пропитанный ароматами цветов, а грохот пушек — щебет и пение птиц». Действительно, Лопе, абстрагируясь от происходящего и погружаясь в литературу («среди мачт, парусов и снастей упражнялся я в искусстве владения пером» — напишет он позже), как бы оставался недосягаемым для всяческих бед и несчастий, хотя и был свидетелем некоторых трагических эпизодов этой многотрудной экспедиции. Ибо трофей, который привезет Лопе из этого похода, большая эпическая поэма, впоследствии не раз переделанная и доработанная, не оставляет никаких сомнений относительно того, чем ее автор в основном занимался во время пребывания на корабле. Речь идет о «Красоте Анхелики», лирическом произведении, где жестокие испытания, выпавшие на долю разлученных влюбленных, ревность и плотские желания, страсть и похоть чередуются со взрывами патриотизма и героизма, а потому жалобы, плач, стоны, вздохи и дрожь, порожденная пылким желанием, играют столь же важную роль, что и грохот пушек и запах пороха. Конечно, Лопе не был настоящим солдатом, как говорится, воином по призванию, и неожиданная стоянка в порту Ла-Корунья позволила ему вновь взяться за перо, и он увидел в этом некий знак свыше, некий дар судьбы. В лихорадочной атмосфере, что царила в порту, где ремонтировали корабли, где заделывали пробоины в бортах, конопатили, чистили, возводили мачты и латали паруса, грузили пушки и боеприпасы, Лопе оттачивал свои перья и, стоя спиной к морю, мысленно пытался представить мягкую красоту широких галисийских рек и зеленых долин. Он воспользовался долгим ожиданием выхода в море так, как только и мог воспользоваться, то есть наилучшим образом. Лопе был образованным человеком, ему было известно, например, что, по мнению Алсиата, итальянского юриста, его величество случай был лыс сзади, но спереди имел длинную прядь, за которую его можно схватить. Так вот, он, Лопе, был человеком, не упускавшим возможности ухватиться за эту прядь. Эта способность абстрагироваться от происходящего, способность к отстраненности, была явлением чисто «поэтического порядка», то есть свидетельствовала о принадлежности Лопе к миру поэзии, она защищала его от суровой реальности и на всем протяжении этой сложной и опасной экспедиции, без сомнения, была неким способом преодоления трудностей и борьбы за выживание.

Однако по истечении двух месяцев все же представилась возможность вновь выйти в море, и флот снялся с якоря все в том же нетерпении, но на сей раз, быть может, с меньшим ликованием.

Затмение смертоносного полумесяца