Лорд Байрон. Заложник страсти

Частые поездки Байрона с леди Блессингтон вскоре заставили Терезу поверить, что ее возлюбленный влюбился в английскую аристократку. Байрон писал леди Харди, что Тереза «охвачена припадком свирепой итальянской ревности и ведет себя ужасно неразумно и нелепо. Бог свидетель, она льстит мне, поскольку я действительно испытывал лишь платонические чувства к этой богине раздора, к тому же с годами мои чувства успели остыть, и я скорее брошусь в море, чем влюблюсь».

Тем временем от Блэкиера и Луриотти Байрон узнал, что они оба мечтают, чтобы он поехал в Грецию. Хобхаус написал, что Байрона избрали членом Лондонского греческого комитета: «Твое предложение было принято с единодушной благодарностью и восторгом». Пьетро Гамба, по словам Мэри Шелли, «чуть с ума не сошел от радости», но Байрон не спешил уезжать.

Байрону нравилась устоявшаяся жизнь и раздражали любые попытки что-то изменить. И все же Мэри Шелли понимала, что ради поставленной цели он готов пойти на жертвы, хотя Гвичьоли будет в этом преградой. «Однако он не собирается идти у нее на поводу и готов решительно возражать мнениям тех, кто его окружает». Байрон откладывал тот день, когда придется обо всем рассказать Терезе. Он чувствовал одновременно гнев и печаль из-за того, что боится откровенно поговорить с ней. Из прошлого опыта он знал, что слезы могут растопить его решимость. В конце концов он предоставил Пьетро сообщить Терезе новости, но это не смягчило удар. «Смертельный приговор был бы для нее менее ужасен». Байрон только усугубил ситуацию, сказав Терезе, что ее бывший муж простит ее. Хобхаусу он написал: «В случае если я, что вполне разумно, перестану быть его заместителем…»

В том же ключе Байрон написал Киннэрду: «Она тоже хочет ехать в Грецию! Великолепное место для путешествий!.. Еще не было мужчины, который так во всем уступалженщинам и заслужил после этого репутацию жестокого человека». Печаль Байрона от расставания с Терезой была неподдельной. Он излил Хобхаусу и Киннэрду лишь часть своих чувств. С другой стороны, ему наскучила привычная жизнь, и он стремился уехать. Единственным выходом было разорвать узы привычки, привязывающие его к женщине, чьи эмоциональные запросы он мог теперь удовлетворять лишь с добродушным отцовским терпением.

Байрон ощущал сожаление, смешанное с чувством потери любви, которая так долго жила в его сердце, и осознанием преданности Терезы и боли, причиненной ей. Справиться с этими чувствами он мог, только ведя себя весело и непринужденно, хотя ни одно из этих настроений не отвечало его состоянию. Делясь мыслями с леди Блессингтон, Байрон открыл ей свои чувства и дал понять, какое зло причиняет Терезе, не в силах его избежать: «…я сильно привязан к ней, но правда в том, что мои привычки не могут принести счастья ни одной женщине: мои чувства умерли, и, хотя мне только тридцать шесть, я чувствую себя на шестьдесят и не способен оказывать те мелкие знаки внимания, которых требуют все женщины, а пуще всего итальянки. Мне нравится одиночество, оно стало мне необходимо… Мне кажется, в характере поэта есть нечто, мешающее счастью не только его собственному, но и тех, кто его окружает». И одновременно он говорил леди Блессингтон: «Если бы мы с графиней Гвичьоли были женаты, то, уверен, были бы образцом супружеского счастья…»

Чувство вины заставило Байрона предпринять попытку оставить Терезе память о себе, хотя ей были нужны всего лишь эмоциональные доказательства его любви. Однажды, дав ей целую кипу рукописей, которые ему прислал Меррей, Байрон сказал: «Возможно, когда-нибудь их оценят по достоинству!» Байрон был прав: через несколько лет рукописи были проданы по баснословной цене[31]

.

Двойственное отношение Байрона к своим греческим планам удивляло леди Блессингтон. Сначала он говорил о них возвышенно, потом смеялся над собственным героическим жестом… И часто он упоминал о том, что умрет в Греции. «Надеюсь, это случится в бою, потому что это будет достойным концом печального существования, и я испытываю ужас перед сценами смерти в постели…»

Байрон был раздосадован, когда семья Блессингтон объявила о своем намерении в конце мая уехать из Генуи. Их совместные верховые прогулки стали для Байрона необходимостью. Они оживляли в его душе воспоминания о беззаботных днях в Англии. Байрон даже выражал желание побывать на родине перед поездкой в Грецию, но его удержали мысли о неприятных обстоятельствах его возвращения, включая одну или две дуэли, на которые он сам себе обещал вызвать своих врагов вроде Саути и Брума.

Прежде чем чета Блессингтон отправилась в Неаполь, состоялось трогательное прощание. Графиня подарила Байрону свою любимую арабскую лошадь по кличке Мамелюк, чтобы он взял ее с собой в Грецию, хотя и была изумлена тем, что Байрон начал торговаться, и убедила графа купить яхту Байрона «Боливар», за которую он долго не платил. При расставании графиня плакала, по словам Терезы, хотя сама леди Блессингтон в своем дневнике писала, что плакал Байрон.