Лорд Джим. Тайфун (сборник)

«У нас нет мундиров с медными пуговицами, но зато мы живем здесь как братья, – писал он. – Мы все столуемся сообща и живем, как боевые петухи… Вся черная команда – отличная, лучших ребят и на заказ не сделаешь, а старый Сол, старший механик, сухая палка. Мы с ним приятели. Что касается нашего старика, то более тихого шкипера не сыскать. Подчас можно подумать, что у него не хватает ума открыть какое-нибудь упущение. А между тем это не так. Не может этого быть. Он капитанствует уже не первый год. Глупостей он не делает и управляет своим судном, никому не надоедая. Мне кажется, у него не хватает мозгов искать развлечений в ссорах. Его слабостями я не пользуюсь. Считаю это недопустимым. За пределами своих обязанностей он как будто понимает не больше половины того, что ему говорят. Над этим мы иногда посмеиваемся; но, в общем, скучно быть с таким человеком во время долгого плавания. Старина Сол уверяет, что капитан не очень разговорчив. Неразговорчив? О боже! Да он никогда не говорит! Как-то я разболтался под его мостиком с одним из механиков, а он, должно быть, нас слышал. Когда я поднялся, чтобы стать на вахту, он вышел из рубки, внимательно оглянулся кругом, нагнулся, чтобы взглянуть на боковые огни, посмотрел на компас, покосился на звезды. Это его обычная процедура. После этого он спросил: “Это вы разговаривали там, в проходе, у левого борта?” – “Да, сэр”. – “С третьим машинистом?” – “Да сэр”. После этого он переходит на штирборт, усаживается под навесом на свой складной стульчик и в течение получаса не издает ни звука, кроме того, что чихнул раз. Погодя немного, вижу – поднялся, переходит на мою сторону и говорит: “Не могу понять, о чем это вы можете говорить? Битых два часа. Я не осуждаю вас. Я видел, как люди на берегу упражняются в разговорах целый день и продолжают это занятие вечером за кружкой. Вероятно, повторяют по десять раз то же самое. Не могу понять”.

Слыхал ты когда-либо что-нибудь подобное? И так спокойно все это проговорил. Мне прямо жаль стало его. Но иногда и он все-таки раздражается. Конечно, никто никогда не старается досадить ему, хотя бы оно и стоило того. Но это не стоит. Он до того наивен, что, если бы ты вздумал показать ему нос, он бы только серьезнейшим образом подумал, что с тобой случилось что-то неладное. Он слишком тяжеловесен, чтобы беспокоить себя этим. Вот в чем дело».

Так писал мистер Джакс своему приятелю, занятому в Западно-океанских рейсах, – от полноты души и живости воображения.

Это было его искреннее мнение. Не имело смысла как-либо воздействовать на такого человека. Если бы на белом свете было много таких людей, жизнь показалась бы Джаксу незанимательной и ничего не стоящей. Не он один придерживался такого мнения о капитане. Даже море, словно разделяя добродушную снисходительность мистера Джакса, никогда не пугало этого молчаливого человека, редко поднимающего глаза и невинно странствующего по водам с единственной целью добыть пропитание, одежду и кров для трех человек, оставшихся на суше. Конечно, он был знаком с непогодой. Ему случалось и мокнуть, и уставать, терпеть невзгоды, но он тотчас же об этом забывал. Потому-то он и имел основания в своих письмах домой неизменно сообщать о хорошей погоде. Но ни разу еще не довелось ему увидеть непомерную силу и безудержный гнев – гнев, который истощается, но никогда не утихает, гнев и ярость неуемного моря. Он знал о нем подобно тому, как все мы знаем, что существуют на свете преступления и подлость. Он слыхал об этом, как слышит мирный горожанин о битвах, голоде и наводнениях – и, однако, не понимает значения этих событий, хотя, конечно, ему приходилось вмешиваться в уличную драку, оставаться иной раз без обеда или вымокнуть до костей под ливнем. Капитан Мак-Вер плавал по морям так же, как некоторые люди скользят по поверхности жизни, чтобы затем осторожно опуститься в мирную могилу; жизнь до конца остается для них неведомой; им ни разу не открылись ее вероломство, жестокость и ужас. И на суше, и на море встречаются такие люди, счастливые… или забытые судьбой и морем.

Глава II