Лорд Джим

Его усы, растрёпанные, как и в былые времена, теперь совсем побелели. Старые щеки были округлы и тронуты румянцем; как ни странно, но что-то детское в его физиономии теперь куда больше бросалось в глаза. Он, как и его почерк, имел вид ребяческий и старческий. Больше всего выдавал его годы глупо и тревожно нахмуренный лоб и круглые невинные глаза, которые показались мне близорукими, моргающими, водянистыми; или они были полны слёз?.

Неожиданно для себя я обнаружил, что старик Нельсон вполне и обо всем осведомлен. Когда прошло неловкое замешательство, он заговорил совершенно свободно; время от времени я подгонял его вопросами. Иногда он вдруг погружался в молчание, сложив руки на жилете, в позе, воскрешавшей в моей памяти восточную веранду, где он,

бывало, сидел, спокойно разговаривая и раздувая щеки, – в те далекие, далекие дни. Он говорил рассудительным, слегка озабоченным тоном:

– Нет, нет. Мы много недель ни о чем не слыхали. Да и не могли, конечно, – ведь мы жили совсем в стороне. Даже почты нет на Семи Островах. Но однажды я поехал в Банку в своей большой парусной лодке, узнать, нет ли писем, и увидел голландскую газету. Но там об этом упоминалось как о простом происшествии на море: английский бриг

«Бонито» сел на мель за Макассарским рейдом. Вот и всё. Я

захватил с собой газету и показал ей. «Я никогда ему не прощу!» – воскликнула она совсем по-старому. «Дорогая моя, – сказал я, – ты разумная девушка. Всякий человек может потерять корабль. Но как ты себя чувствуешь?»

Меня начал беспокоить её вид. Раньше она не позволяла мне даже заикнуться о поездке в Сингапур. Но, конечно, такая разумная девушка не станет вечно возражать против этого. «Делай, как хочешь, папа», – сказала она. Дело было нелегкое. Нужно было захватить пароход, но я перевёз её благополучно. Там, конечно, зову докторов. Лихорадка.

Анемия. Уложили в постель. Две-три женщины были добры к ней. Естественно, в наших газетах скоро появилась вся история. Она прочитала её до конца, лёжа на кушетке; потом протягивает мне газету, шепчет «Химскирк» – и теряет сознание.

Он долго моргал глазами; снова они были полны слез.

– На следующий день, – начал он без всякой дрожи в голосе, – ей стало лучше. У нас был длинный разговор. Она мне рассказала всё.

Тут старик Нельсон, опустив глаза, передал мне, со слов

Фрейи, весь эпизод с Химскирком; потом, невинно глядя на меня, отрывисто продолжал рассказ:

– «Дорогая моя, – сказал я, – в общем ты вела себя как разумная девушка». – «Я была ужасна, – крикнула она, – а он теперь терзается там». Ну, она была очень разумна и поняла, что в таком состоянии путешествовать не может.

Но я поехал. Она мне велела ехать. За ней хорошо ухаживали. Анемия. Говорят, она поправлялась.

Он замолчал.

– Вы его видели? – прошептал я.

– О да, я его видел, – заговорил он снова тем же рассудительным голосом, словно обсуждал какой-нибудь вопрос. – Я его видел. Я пришел к нему. Глаза у него ввалились на дюйм, лицо – только кости, обтянутые кожей, скелет в грязном белом костюме. Вот какой у него был вид.

Как могла Фрейя… Но она никогда не любила…

по-настоящему. Так он и сидел тут на бревне, выброшенном на сушу, – единственное живое существо на берегу.

Волосы ему остригли в госпитале, и они не отросли. Он сидел, подперев подбородок рукой, и смотрел на эту развалину, застывшую между морем и небом. Когда я к нему подошёл, он только голову слегка повернул и проговорил:

«Это вы, старина?» – или что-то в этом роде. Если бы вы его видели, вы бы сразу поняли: быть не может, чтобы

Фрейя когда-нибудь любила этого человека. Ну-ну… Я

ничего не говорю. Может быть… немножко… Она, знаете ли, была одинока. Но чтобы уехать с ним! Никогда! Безумие. Она была слишком разумна… Я начал укорять его ласково. Он поворачивается ко мне: «Писать вам! О чём?

Ехать к ней! Зачем? Если бы я был мужчиной, я увёз бы её,

но она сделала из меня ребенка, счастливого ребенка.

Скажите ей: в тот день, когда единственная вещь, какая принадлежала мне во всём мире, погибла на этом рифе, я понял, что не было у меня власти над Фрейей. Приехала она с вами сюда?. » – крикнул он, неожиданно сверкнув на меня своими ввалившимися глазами. Я покачал головой.

«Приехала со мной? А анемия?» – «Ага! Видите? Ступайте же прочь, старина, и оставьте меня одного с этим призраком», – сказал он и кивнул головой на останки своего брига. Безумный! Стало темнеть. Мне не хотелось оставаться дольше с этим человеком в таком уединенном месте.

Я не хотел ему говорить о болезни Фрейи. Анемия! К чему было говорить? Сумасшедший! Да и что за муж бы из него вышел для такой разумной девушки, как Фрейя? Ведь даже свое маленькое поместье я бы не мог им оставить. Голландские власти никогда не разрешили бы англичанину поселиться там. Тогда оно ещё не было продано. Мой

Махмет, вы его знаете, присматривал за ним. Позже я продал его одному голландскому полукровке за десятую часть его стоимости. Но это неважно. Тогда мне было всё равно. Да, я ушел от него, я уехал с обратным пароходом.

Рассказал обо всём Фрейе. «Он сумасшедший, – сказал я, –