Лоренцо Великолепный

– Навязались идиоты на мою голову! Хотят быть хозяевами Флоренции, а как – не знают. Нельзя убивать во Флоренции, немедленно услышите на улицах «Палле!».

– Палле?

– Да, так приветствуют Великолепного и его семью.

Монтесекко вспомнил о второй цели своего визита – убедить Якопо Пацци поддержать заговор, и принялся рассказывать об аудиенции у папы Сикста и его благословлении участников.

Старый банкир усмехнулся:

– Я все понимаю, но есть два возражения. Первое: убивать надо вне Флоренции. Второе: только одного из Медичи, достаточно Великолепного.

– Но почему?

Снизу доносились то взрывы хохота игроков, то стук костей и чей-то отчаянный вопль, то ругань… Несколько мгновений старый Пацци молчал, словно в раздумье. Потом поинтересовался:

– Вы когда-нибудь видели бунт? Не его результаты в виде болтающихся в окнах тел, не реки крови, а самое начало? Народ готов пойти за тем, кто сумеет повести за собой, неважно куда, главное – повести. Во время последнего бунта Пьеро Медичи опередил своих противников и не позволил Никколо Содерини хоть слово сказать перед толпой. А ведь это был Подагрик, которого во Флоренции уже никто не поддерживал. Великолепному будет достаточно просто показаться, и вы услышите «Палле!» даже от тех, кто против.

– Много таких?

– Много. Достаточно, чтобы снести Медичи, но, если он выйдет на площадь перед Синьорией, никто не посмеет и пикнуть. Понимаете, почему я говорю о дьявольской власти над людьми?

Монтесекко замер, подумав о том, что совсем недавно и сам находился под этой властью. Конечно, как иначе он мог настолько забыться рядом с этим некрасивым человеком с пронзительными глазами? Кондотьер, с легкостью питавшийся хлебом с плохим вином, размяк от молочного поросенка или от вида своего марципанового герба. Только по дьявольскому наущению! Неужели Его Святейшество об этом знает и потому дал свое согласие?

Пацци внимательно наблюдал за Монтесекко и, кажется, все понял:

– Вы почувствовали сегодня эту власть над собой?

– Да, почувствовал.

Кто из них кого убеждал? Кажется, это Пацци уговаривал Монтесекко быть осторожней, а не он старого Якопо присоединиться к заговору. Пацци говорил внушительно.

– Поэтому я твержу об убийстве вне Флоренции и только одного Великолепного. Остальные, потеряв поддержку его дьявольской силы, разбегутся сами. А связываться с моим дурным племянником не советую и вам тоже. Он может выдать всех раньше времени.

Джанбаттиста пропустил мимо ушей совет по поводу Франческо Пацци, но вспомнил другое:

– Медичи пригласил меня в Кареджи.

– Съездите, конечно, но это тоже бесполезно.

– Вы не согласны участвовать? – подозрительно поинтересовался кондотьер. – Вы же дали согласие.

– Я еще подумаю. Не бойтесь, я вас не выдам, слишком многим связан, но вот участие… Нужен другой план, более надежный. Вызовите Лоренцо куда-нибудь, хоть в Рим, убейте по дороге, чтобы выглядело как нападение бандитов, тогда можно поднимать бунт во Флоренции. Но не рискуйте делать это здесь.

– А вы?

– Я подумаю. – Пацци встал, намереваясь уйти, но у двери остановился. – Вас пригласили в Кареджи? Посетите, приятное место. А когда будете возвращаться, поговорим еще раз. И запомните: Великолепный должен быть убит обязательно, тогда остальные станут неопасны.

– Его Святейшество думает иначе.

– Его Святейшество не живет во Флоренции.

Джулиано в Кареджи не поехал, но отсутствием брата воспользовался.

Стоило затихнуть цокоту копыт лошади Лоренцо, как младший брат бросился на Борджо Пинти. Он приходил в дом Сангалло уже по вечерам, чтобы не попасть кому-то на глаза. Обычно они все просиживали допоздна, пока у Оретты не начинали слипаться от усталости глаза.

Но в тот вечер у Марии болела голова, Джованни улизнул к своей любушке, и Джулиано с Ореттой оказались предоставлены сами себе.

Очень опасно оставлять наедине двух влюбленных.

Джулиано ушел еще до рассвета, но Мария, увидев, как поспешно отстирывает простыни Оретта, все поняла. Что она могла поделать – укорять? Но Мария сама когда-то любила юношу из богатой семьи, отдалась любимому, родила ему дочь и… больше свою девочку не видела. Богатые забирают своих бастардов у родивших их женщин и запрещают матерям вспоминать о детях. Она попыталась объяснить это Оретте:

– Если ты родишь от него ребенка, то больше не увидишь ни ребенка, ни самого Джулиано. Они не про нашу честь, девочка, будь к этому готова.

– Нет, так бывает не всегда. У моей матери было иначе.

– Такое случается редко, твой отец просто не знает о твоем существовании, у него есть взрослая незаконная дочь, воспитывается в доме. Но я ей не завидую.

– Почему?

– Выдадут замуж за старого урода, чтобы поддержать связь семей.

Оретта разрыдалась:

– Неужели все незаконнорожденные дочери должны выходить замуж за старых уродов?

Мария вздохнула:

– Бывает и законные так. У Джулиано старшая сестра совсем девочкой за Пацци замуж была выдана.

– И… что?

– Ничего хорошего, – проворчала Мария, повязывая передник.

– Почему?

– Ни Медичи, ни Пацци, непонятно кто. И дети также. Донна Лукреция уж на что добрая женщина и хорошая, об этом вся Флоренция знает, но…