Лосев

Сама не заметила, как куда-то ушла в сторону от дачного повествования. Дача у Спиркина – особый мир, где столько было продумано, написано, причем летом, когда нормальные люди отдыхают, едут в отпуск. А мы, видимо, ненормальные. Ждем лета, когда телефоны не мешают, люди не ходят, дела не отвлекают Алексея Федоровича. Он любит лето жаркое, все-таки южанин, я – тоже люблю, где-то в глубине моей природы – кавказские корни дают себя знать. Сидит Алексей Федорович под кленами, лето горит, и леса горят вокруг, торфяники горят, дым застилает небо. Лето 1972 года. Сидит Лосев под кленами, на столе рядом с ним тазик с холодной водой, лежит полотенце, кладет на голову, шапочку черную снимает. Рядом «свободный художник» Володя Бибихин (это он опубликует через много лет свои потаенные беседы с А. Ф.), а это самоуглубленный Саша Столяров («стоик», будущий доктор философии) или Юра Шичалин, «неоплатоник» (появится позже, станет доктором философии). Сидят Люся Науменко, чудаковатая умница, или аккуратная, строгая Надя Садыкова (она же Малинаускене), задумчивый Юра Панасенко, кто свободен из моих учеников и готов приехать на дачу, поработать с Алексеем Федоровичем, читать вслух, писать под диктовку (или спеть под гитару, как это умеет Тамара Теперик) или порассуждать на высокие духовные темы, как свойственно Лиде Горбуновой. Я уже теперь не успеваю, делаю работу более важную. Да и в Москве напротив А. Ф. за столом все те же Володя, Саша, Юра, Надя (а то и стремительный Гасан Гусейнов – этот будет доктором филологии) – читают вслух, записывают за А. Ф. Иной раз присоединяются к ним другие мои ученики – Лена Дружинина (внучка С. В. Шервинского, художественная натура, сочиняет у меня диссертацию о Гомере) и Таня Бородай (дочь Пиамы Гайденко, философический ум, пишет у меня об Аристотеле), появляется Таня Шутова (безукоризненный французский) от П. В. Флоренского или Дина Магомедова от профессора Д. Е. Максимова (она – знаток Блока и в дальнейшем его издатель). Пока все они юные, жаждут знаний, набираются уму-разуму рядом с Лосевым, обучаются систематической работе, приобщаются к серьезной науке. Время не ждет, и машинистки ждут рукописи, теперь самая главная – Лиля Тавровская, прелестная блондинка, ласковая, трогательно любящая Алексея Федоровича. И поныне помнит об Алексее Федоровиче, а он ей дарил книги, которые Лиля печатала с большим тщанием.

В июле 1973 года все под теми же кленами, в качалке, пишет Алексей Федорович шутливое письмо моей сестре после того, как получил от нее долгожданный подарок – легчайшую, невесомую летнюю кепочку. Давно он хотел получить такую взамен старой, но все оказывалось не то. Кому только не заказывали и где только не покупали. И вдруг, по рисунку Миночки, в далеком Владикавказе сшили именно то, что хотел Алексей Федорович. Сидит он под деревом и диктует письмо нашему молодому другу, ученику моей сестры, Володе Жданову. Он-то и привез эту кепочку, легкую, как поцелуй младенца. Стали ее с тех пор именовать «поцелуйной». Володя для Алексея Федоровича всегда Владимир, для нас Вольдемар. У нас старинная дружба. Еще дед его учил меня рисованию и черчению в школе. Что я? Он учил моего отца тем же предметам в классической гимназии. Живому деятельному Володе скромность мешает писать и выступать. Замечательный прочел доклад в Ростове о Лосеве и Айхенвальде, но так, по-моему, и не напечатал. Володя пишет под кленами, радуясь вместе с Алексеем Федоровичем веселому и даже очень стилистически изысканному письму.[321]

Маленькая Леночка, племянница, то и дело подбегает к качалке, спрашивает: «Вам что-нибудь надо, Алексей Федорович?» Со вкусом произносит полностью имя и отчество, хотя обычно называет его попросту «Алеша», видимо, считая его своим товарищем по играм. Алеша строго смотрит на маленькую шалунью и отвечает тоже не без подвоха: «Сядь, почитай „Дочь падишаха“». – «Ах, какие вы хитренькие», – возмущается Леночка, удирая подальше от качалки. Уж больно занудная эта сказка, придуманная каким-то советским детским писателем. Я сама ее терпеть не могу.

Леночка по праву считает Алешу своим товарищем и другом. Ведь лето на даче – праздник и для нее: уехать из привычной домашней обстановки Владикавказа (тогда он был еще Орджоникидзе), от няньки и строгой бабушки, моей мамы Нины Петровны, рядом с которой маленькая Леночка лепит какие-то пирожки, чтобы потом стать настоящей мастерицей по части вкусных вещей.

Малютка в два-три года перевернула вверх дном наше житье-бытье на даче. Мы с Алексеем Федоровичем переселились на второй этаж, вернее только ночевали там, а так весь день внизу: в саду, на веранде. В нашей нижней комнате мама Мина и дочка Леночка. Кто из них кем управляет, не совсем ясно, хотя, если присмотреться, то, конечно, Леночка – глава всей нашей семьи.