Лосев

Возможна и более тесная связь шапочки Булгакова и шапочки Лосева. Дело в том, что та самая (вторая по счету) редакция романа, где были впервые выведены Маргарита с ее желтыми цветами в руках и безымянный Мастер с его неизменным атрибутом избранности на голове, редакция эта появилась как раз в 1933 году, когда в круг хороших знакомых Булгакова вошел один человек, вскоре ставший другом. Его звали Павел Сергеевич Попов. Он-то хорошо знал чету Лосевых и мог о них поведать писателю много интересного. Начиная с черной шапочки… Однако, оставляя данную гипотезу благодарным булгаковедам, мы на пути за смыслами двинемся дальше в прошлое.

Подобная шапочка на голове философа примерно за век до Лосева уже отмечала определенную веху в истории Отечества. Она была тоже во имя идеи. Напомним, как Герцен в «Былом и думах» констатировал, что «во всей России, кроме славянофилов, никто не носит мурмолок», и всегда начинал что-нибудь едкое о «не наших» (для него не наших) так: «К. Аксаков с мурмолкой в руке вещал» и т. д. Но он же отдавал должное своим давним оппонентам и констатировал, что «с них начинается перелом русской жизни».

Когда А. Ф. Лосев в свой черед обрел черную шапочку, на Руси, напомним, шел 1929 год – тоже год «великого перелома» (сталинская формула). Право же, тут нечего комментировать.

Смыслы не прибавляются и не убавляются, они лишь постепенно проступают и проявляются.

«Джоконда» и фокстрот

Странное на первый взгляд «и». Знаменитый портрет Моны Лизы, жены флорентийского дворянина Франческо дель Джокондо (доверимся Вазари в указании этих деталей), завершен великим Леонардо около 1503 года. Не менее знаменитая улыбка, тиражированная за полтысячелетия миллионами воспроизведений. А рядом почему-то возникла некоторого рода «легкая музыка» уже начала XX века. Как раз о фокстроте судил Лосев, пользуясь словами героя своей повести «Из разговоров на Беломорстрое», судил наблюдательно и сердито: «Эта штука вся состоит из однообразной ритмической рубки, как бы из толчения на одном месте, но вся эта видимая бодрость и четкость залита внутри развратно-томительной, сладострастно-анархической мглой, так что снаружи – весело и бодро, а внутри – пусто, развратно, тоскливо и сладко, спереди – логика, механизм, организация, а внутри – дрожащая, вызывающая, ни во что не верящая, циничная и похотливая радость полной беспринципности».

Volens nolens, рассматривать «Джоконду» рядом с фокстротом заставляет нас еще одно оценочное суждение А. Ф. Лосева, которое дано в «Эстетике Возрождения». Оно – специально о той гранд-улыбке: «Ведь стоит только всмотреться в глаза Джоконды, как можно без труда заметить, что она, собственно говоря, совсем не улыбается. Это не улыбка, но хищная физиономия с холодными глазами и с отчетливым знанием беспомощности той жертвы, которой Джоконда хочет овладеть… Мелко корыстная, но тем не менее бесовская улыбочка»… Ничего похожего на стандартные дифирамбы, скорее тут разоблачение и приговор.

Общий подход и типическое в лосевских суждениях о творении Леонардо и о танцевальной американской музыке найти не трудно. Сначала – о подходе. Методика вроде бы доступная и хорошо известная в истории эстетики: различать во всякой вещи не только внешнее, но и внутреннее, сопоставлять внешнюю сторону явления с внутренней сущностью учили еще Гегель и Шеллинг. Но вот как именно увидятся эти две стороны, что жизненного извлечется в результате их сопоставления, узнаешь ли ты правду или заподозришь обман – сие зависит не от методик и теорий, но от собственного состояния или обстояния в культуре. От того, кто ты и где ты на самом деле.

Тут-то и возникает большой вопрос (через него мы придем к типическому), вопрос о прогрессе. Есть ли он? Имеет ли культура единый во времени и пространстве ход, а следовательно, эволюцию и прогресс? Или же существуют принципиально различные культуры, в круговороте вытесняющие одна другую?

Второй вариант ответа принадлежит о. Павлу Флоренскому. Он утверждал, что европейская история подчиняется «ритмически сменяющимся типам культуры средневековой и культуры возрожденской», средневековый тип характеризовал «органичностью, объективностью, конкретностью, самособранностью», тип возрожденский же – «раздробленностью, субъективностью, отвлеченностью и поверхностностью», а себя самого видел «соответствующим по складу стилю XIV–XV вв. русского средневековья» (цитаты из «Автореферата» для Энциклопедического словаря Гранат). Думаю, к тому же типу культуры принадлежал и Лосев – монах Андроник («всякий монах – это монах средневековый»), определенно считавший себя «сосланным в XX век». Отсюда и типическое родство суждений этих двоих об улыбке Джоконды и вообще о путях новой истории.

Увы, путь таков: от бесовской улыбочки к бесовской музычке. Можно подумать, что бес мельчает или, как в фокстроте, толчется на одном месте. Но это мы временно забыли, что «прогресс» в XX веке породил не только фокстрот, но и термоядерное оружие.

Восьмеричный путь