Поэты малого народа,который как-то погрузилив теплушки, в ящики простыеи увозили из России,с Кавказа, из его природыв степя, в леса, в полупустыни, —вернулись в горные аулы,в просторы снежно-ледяные,неся с собой свои баулы,свои коробья лубяные.Выпровождали их с Кавказас конвоем, чтоб не убежали.Зато по новому приказу —сказали речи, руки жали.Поэты малого народа —и так бывает на Руси —дождались все же оборотаистории вокруг оси.В ста эшелонах уместили,а все-таки — народ! И этодоказано блистаньем стиля,духовной силою поэта.А все-таки народ! И нету,когда его с земли стирают,людского рода и планеты:полбытия они теряют.
Институт
В том институте, словно карасив пруду, плескались и кормов просиливеселые историки Русии хмурые историки России.В один буфет хлебать один компоти грызть одни и те же бутербродыходили годы взводы или ротыисториков, определявших: тотпуть выбрало дворянство и крестьянство?и как же Сталин? прав или не прав?и сколько неприятностей и правдало Руси введенье христианства?Конечно, если водку не хлебатьхоть раз бы в день, ну, скажем, в ужин,они б усердней стали разгребатьнавозны кучи в поисках жемчужин.Лежали втуне мнения и знания:как правильно глаголем Маркс и я,благопристойность бытиявела к неинтересности сознания.Тяжелые, словно вериги, книги,которые писалися про сдвигии про скачки всех государств земли, —в макулатуру без разрезки шли.Тот институт, где полуправды дух,веселый, тонкий, как одеколонный,витал над перистилем и колонной, —тот институт усердно врал за двух.
«Разговор был начат и кончен Сталиным…»
Разговор был начат и кончен Сталиным,нависавшим, как небо, со всех сторони, как небо, мелкой звездой заставленными пролетом ангелов и ворон.Потирая задницы и затылкипод нависшим черным Сталиным, мыиз него приводили цитаты и ссылки,упасясь от ссылки его и тюрьмы.И надолго: Хрущевых еще на десять —то небо будет дождить дождем,и под ним мы будем мерить и весить,и угрюмо думать, чего мы ждем.