Lot-Te-Rей (СИ)

Декларация Евро-Азиатского школьного совета, или, как её называли СМИ, Болонская хартия секса, открыла для Салливана головокружительные перспективы. Оставив третий курс физико-математического факультета, он взял студенческий заём и поступил в педагогический институт на только что открывшуюся специальность педагога эстетики. Хотя поначалу выпускников этого курса дразнили всякими неприличными словами, после введения в большинстве штатов Евро-Азии уголовного преследования за публичные призывы, содержащие признаки педофобии, отношение к выпускникам института резко изменилось.

Говорят, что оппонентов невозможно переубедить в их неправоте, и новые идеи завоёвывают себе место под солнцем только тогда, когда естественным образом вымирают носители регрессивных представлений. Правда это или нет, но с преподаванием эстеса всё произошло именно так. Подрастали дети, кто-то из них возвращался в школу уже как учитель, и публичные обсуждения разнообразных сексуальных извращений с первоклассниками и дошколятами уже мало кто считал странным и противоестественным занятием.

Да и сама Евро-Азия менялась на глазах! Моногамные разнополые браки из явления критикуемого быстро превратились в понятие запретное, а идеи гендерного равенства пронизали не только культуру, но и сам язык, вытеснив из него категорию рода как такового. Если ещё тридцать лет назад подростки сами выбирали свой пол, то сегодня никто даже не задумывался о том, что люди различны. Не было больше ни мальчиков, ни девочек, ни мужчин, ни женщин, эти понятия были заменены политкорректными терминами "ребёнок" и "взрослый", а после принятия законов об отмене возрастной дискриминации, на смену огромному пласту отныне запрещённой и неприличной лексики пришло одно-единственное слово "хумано".

Я - хумано, ты - хумано,

Мы равны и сексуальны... - в тот год этот незатейливый хит победителей Евро-Азиатского песенного конкурса продержался в топе музыкальных чартов рекордные пятьдесят недель.

За прошедшие годы мир сильно изменился в лучшую сторону. В эпоху гендерного равенства не осталось места сексуальной дискриминации, и даже то, чем Салливан тайно мечтал заняться в молодом возрасте, из разряда преступлений постепенно дрейфовало в категорию дозволенного, хотя и не до конца одобряемого поведения. Во всяком случае, если убийца мог представить записку жертвы о том, что она сама хотела получить удовольствие от изнасилования и разрезания на куски, юридическое преследование отменялось. Впрочем, теперь Салливану такие фантазии приходили в голову редко - вся его жизнь была отдана работе. Отчёты, доклады, методические рекомендации, статьи для научных сборников - времени на личную жизнь просто не оставалось, и хотя, несмотря на широкую известность в определённых кругах, учителю по-прежнему платили немного, отдавшись работе, Салливан был по-настоящему счастлив. И ко всему недавно к нему пришла настоящая любовь. К Вирджин, которую иногда хотелось назвать по старинке Вирджинией, Салливан испытывал тёплые и светлые чувства, похожие на те, что много лет назад были у него к девочке Стефании - пухлой блондинке, учившейся на два года младше.

"Как ты похожа на Стефанию! - иногда думал про себя старый тьютор. - Вот только Стефания была неблагодарной дрянью, а ты - сам ангел!"

Салливан, стесняясь и скрывая это от себя, ревновал Вирджинию к её одноклассникам, краснел, словно сам был подростком, и даже пытался писать стихи. К лету - после переходных экзаменов он собирался удетерить Вирджин и, забрав её из приюта для несовершеннолетних хумано, предаваться эстетическим телесным радостям не только на уроках, но и дома, так что известие о выигрыше в этой чёртовой лотерее прозвучало для старого тьютора как свист рака на горе под разразившим ясное небо громовым раскатом!

- А я и не знал, что они теперь допускают к участию в лотерее хумано, не достигших двадцати пяти... - сказал Салливан.

Вирджиния засмеялась, и её голос серебряным колокольчиком зазвенел в пустом кабинете эстеса.

- Теперь в лотерее участвуют даже первоклассники! Вот только везёт не всем!

Везёт ли? По этому поводу у Салливана имелось собственное мнение, но высказать его он не успел - дверь класса распахнулась, что заставило тьютора вздрогнуть и поморщиться. Даже директор школы не позволял себе заходить в кабинет эстеса без стука.

Салливан вопросительно уставился на вошедшего. Ну, конечно! Кто же ещё мог быть столь наглым и пренебрежительным к правилам. Только этот мерзкий русский иммигрантишко! Салливан тут же внутренне поправил себя - тьютору не полагалось допускать мыслей, дискредитирующих ученика по стране происхождения.

- Привет Айван! - сказал он, растягивая губы в широкой улыбке, но короткостриженый подросток даже не удостоил учителя взглядом.

- Чё, пойдём что ли? - бросил он Вирджину.

- Ладно, Салли! Я к тебе потом заскочу! - защебетал романтик-френд и быстро чмокнул тьютора в носик.