Лоуни

Мы с трудом — о чем мне не вспоминалось с прошлого раза, когда мы приходили сюда, — вскарабкались на крышу дота и встали по обе стороны дыры на крыше. Внутри пол был покрыт толстым слоем песка. В темноте виднелись лужи морской воды.

Хэнни спрыгнул первым и держал меня за пояс, пока я спускался через дыру внутрь. Кто-то побывал здесь — очевидно, тот, кто распылил краску снаружи. Пахло мочой и обгоревшими спичками. В одном из углов валялся мусор: жестянки из-под пива и обертки от чипсов. Но, несмотря на это, само сооружение оставалось таким же, как тогда, когда его только построили. Здесь не было никаких взрывов, и до тех пор, пока мы не заявили, что этот дот наш, вряд ли его кто-то занимал. Немецкие части прошли через Лоуни дальше, к Клайду. И конечно, Третий рейх не появился здесь с целью напоследок разграбить Ирландское море.

Нам пришлось пробить дыру в крыше, чтобы проникнуть внутрь, поскольку дюны засыпали дальнюю стену, где была дверь, и стена, ориентированная на море, начала обнажать свою ржавую структуру, но сам дот по-прежнему выглядел так, словно собирался стоять тут вечно.

Мы зачерпывали песок руками и отбрасывали его к стенам. Хэнни работал как автомат, кидая полные горсти песка назад между ног и поглядывая на часы, чтобы знать, сколько у него это занимает времени.

Как только освободилось место, Хэнни открыл ранец, вытащил крыс и аккуратно расставил их на полу, а напротив поместил игрушечных солдатиков.

Я снял винтовку с плеча и установил ее так, чтобы она проходила сквозь бойницу. Далее мне необходимо было настроить глаз на видоискатель. Чтобы получить нужную картинку, требовалось время — несколько секунд я видел увеличенными только собственные ресницы, но когда я наконец поймал море, оно явилось мне — четкое и безмолвное.

Горизонт, по сравнению с тем, каким я видел его невооруженным глазом с вершин дюн, придвинулся ближе, и его заменил другой, гораздо более далекий. Лодка с белым парусом, ранее невидимая, теперь медленно проплывала у меня перед глазами, поднимаясь и опускаясь, то и дело опережаемая суетливыми крачками и чайками. Это был другой мир, и никто, кроме меня, не мог его увидеть.

Я воображал себя капитаном морского судна, высматривающим немецкие подводные лодки, или стрелком-одиночкой, обороняющим побережье.

Подобные игры были возможны только в Лоуни. Лондон трудно вообразить местом пребывания «Коммандо».

Правда, я уничтожил там сторожа — на самом-то деле он был то одним видным офицером гестапо, то другим — несколько раз, затаившись в секретном укрытии на огромном дубе рядом с теннисными кортами в парке, а на грядках в саду закопал мину, ступив на которую Мать взлетела на воздух, тем не менее и парк, и наш сад были уж слишком ухоженные и чистенькие.

Кладбище в Годдерс-Грин с его плоскими белыми надгробиями, пожалуй, могло сойти за ландшафт после бомбежки или претендовать на то, чтобы сделаться более или менее приличным, взорванным в результате воздушного налета городишком, но у смотрителя кладбища была собака, предположительно больная бешенством, и в любом случае я мог играть там только по субботам, когда евреям ничего не разрешается делать, даже посещать умерших.

Лоуни же можно было, не особенно напрягаясь, представить островом Иводзима, Арнемом или Эль-Аламейном. Дот запросто превращался в камеру лагеря для немецких военнопленных, взятый нами голыми руками путем щелканья по стоп-кадрам, где были сняты вопящие Achtung! немцы. Или он становился секретным убежищем в джунглях, откуда мы следили за шеренгой японцев. У них был кроличий прикус, и они с трудом пробирались сквозь тростник и колючки. Мы вспороли их пулеметной очередью, прежде чем японцы успели глазом моргнуть. Япошки жестокие и коварные, а перед смертью визжат, как девчонки. Они всегда были слабее, чем фрицы, а фрицы всегда были более спесивыми, чем британцы, которые, естественно, всегда побеждали…

— Готово, — сказал я, и Хэнни, согнувшись, взял винтовку, приспосабливая хватку и щурясь в видоискатель.

Я переместился к соседней бойнице и оттуда наблюдал за бесчисленным множеством птиц, суетящихся в приливной волне. Они шарили в морской пене в поисках чего-то нужного им, что тащила за собой наступающая вода, или устремлялись на сушу к болотам — кормить птенцов.

Стая чаек опустилась на песок и тут же устроила драку за какую-то мертвечину. Птицы вырывали куски шерсти и кожи, более ловкие удирали с порциями побольше — комком потрохов, костью…

Усилившийся рокот моря, бьющегося о скалы рядом с ними, напугал их, и чайки с хриплыми криками все вместе снялись с песка. Все, кроме одной. Крупная чайка билась на песке, пытаясь выбраться из наступающей воды. Она махала одним крылом в воздухе, в то время как другое неподвижно торчало сбоку под углом. Оно было сломано во время драки.

Чайка вскрикнула, ткнулась клювом в песок около своей лапы, после чего возобновила свой странный танец, подпрыгнув один, два, три раза, отрываясь от земли и снова падая в песок.

Хэнни посмотрел на меня.

— Нам придется убить ее, — сказал я. — Жестоко оставить ее страдать.