Ловец

Неясными тенями стайка кабанов внезапно вынырнула из тумана на поляну перед засадой. Громадный секач, самка, два подсвинка и шесть еще совсем маленьких сеголеток, негромко похрюкивая, на секунду приостановились, втягивая воздух, и понеслись прямо на номера наших подопечных.

Близкие выстрелы бичом разорвали воздух. Визг умирающих животных, грохот повторных выстрелов… Секач крутанулся на месте и, определив, откуда исходит опасность, резко кинулся вперед, набирая скорость. Летящий с фронта кабан – цель неважная. Две пули, попавшие, очевидно, в голову, не остановили секача, однако ко мне и егерю кабан повернулся боком, чем мы, не сговариваясь, воспользовались. Выцеливать было некогда, и я навскидку дважды выстрелил в мчавшееся животное. Егерь врезал жаканами с двух стволов в уже падающего секача. Кабан, пропахав рылом палую листву, замер в двух шагах от позиции охотников. Я огляделся. На поляне остались два сеголетка и оба подсвинка, один из которых еще бился в агонии. Свинья увела оставшихся детенышей…

Ветер разогнал остатки утреннего тумана и загулял в голых ветвях лиственного леса. Я слышал хлопки дальних выстрелов и все приближающиеся крики загонщиков. Почуяв, что кто-то находится сзади, я резко обернулся. Юзеф, подойдя ко мне, одобрительно похлопал по плечу и, ничего так и не сказав, развернулся и побежал вслед уходившему к опушке леса Трилиссеру.

– Однако, парень, это ты секача уделал! – с уважением в голосе вывел егерь, ковыряясь в ранах старого самца. – Видишь, одна пуля прошла под лопатку? Прямо в сердце.

– А ты куда попал? – полюбопытствовал я.

Егерь огорченно отмахнулся:

– В жопу захреначил! Такое ранение для него – чепуха…

В охотничьем хозяйстве задерживаться более не стали, неделя впереди предстояла хлопотная – перед первомайскими праздниками наша контора традиционно находится в повышенной боевой готовности, поэтому сразу после завтрака, погрузив трофеи в прибывший грузовик, мы выехали в столицу.

* * *

Через неделю после праздников я был вызван в Главное управление ОГПУ. К самому товарищу Трилиссеру. Центральная «контора» обосновалась в здании, где до революции располагалось страховое общество. Главный вход пятиэтажного дома желтого кирпича находился на Лубянской площади, но мне светиться перед возможными «клиентами» нашей конторы, которых запускали в общественную приемную через центральный вход, не пристало, и я нырнул в подъезд со стороны Фуркасовского переулка. Поднявшись на третий этаж, робко приоткрыл дверь приемной.

– Разрешите? – спросил я субтильного чернявого секретаря, который с важным видом примерного ученика чинно держал локотки на широком поле зеленой столешницы.

– А, товарищ Рукавишников, охрана меня предупредила. Подождите, идет совещание, – вымолвил он, показывая на стулья, выстроившиеся в ряд вдоль левой от меня стены.

Ждать пришлось около часа, затем толпа высоких чинов высыпала из кабинета, и через пару минут меня пригласили.

Несерьезная фигурка хозяина просто терялась на фоне объемного помещения. Трилиссер восседал во главе огромного стола. Маленькое лицо, круглые очки, простая габардиновая гимнастерка и щеточка усов под носом.

И этот человечек – начальник внешней разведки, от которого, как я понимал, теперь зависела моя дальнейшая судьба?!

– Проходите, садитесь, – негромко предложил он, и я, приблизившись, осторожно опустился на краешек стула не на самом краю стола, но и не под самым носом начальства.

– Так, так… Взглянул я на ваше личное дело, товарищ Рукавишников. Ваш начальник отдела ходатайствует о вашем переводе в отдел внешней разведки. Как вы сами к этому относитесь? – спросил хозяин кабинета, остро взглянув мне в глаза.

«А что тут говорить? Надо соглашаться», – подумал я, а вслух добавил:

– С радостью приму любое предложение. Служить трудовому народу – наша почетная обязанность.

Трилиссер ответил взглядом, в котором светилась легкая ирония, и, ничего не сказав, открыл папку, лежавшую под рукой, углубился в текст.

– Так, так, – повторил он. – Родился в 1902 году, в Никольске-Уссурийском. Мать – бестужевка, народный учитель. Отец – железнодорожный мастер, переведен в начале семнадцатого года начальником участка на Николаевскую железную дорогу. Родители умерли от тифа в девятнадцатом году. Вы получили неплохое образование, отличный стрелок, с детства увлекались охотой и восточными единоборствами. Кстати, кто вас этому обучал?

– Мой наставник, кореец Мен Хо Чан, перебрался с нами с Дальнего Востока. В двадцатом погиб во время штурма Перекопа, – сдержанно ответил я.