Ловец человеков

Я держал от передового дозора дистанцию, достаточную для того, чтобы поднятая им пыль успела улечься, однако все равно хоть и не так, как в хвосте колонны, но пропылился.

По бокам моей кобылы трусили рысью легист и шут, развлекая меня по дороге нюансами средневекового городского права и местных фуэрос, многим из которых не менее тысячи лет. Но баски за свои привилегии и свободы зубами держатся, и это приходится учитывать всем, кто с ними имеет дело. С 1425 года Страна Басков из трех провинций – Бискайя, Гипускоа и Алава, формально независима и сама себе выбирает сюзерена. Бегетерия называется. Кастильская корона, избранная в прошлый раз сеньором Басконии, попыталась из каждой их области сделать графство, но обломилась. Титулярные графы, назначенные из Мадрида, есть, а графств как таковых – как не было, так и нет.

Вот эту тему и втирал мне под перестук копыт по старой римской дороге легист из Байонны, а на самом деле – из Вероны итальянской. Тезка мой – Франческо, основательный и кряжистый мужик тридцати пяти лет, похожий на попа своей черной мантией, но с длинной рапирой на боку. Этот славный представитель третьего сословия, магистр семи искусств Болонского университета и доктор права университета Сиены Франческо делла Капулетти был навечно изгнан из родного города герцогом, после того как их молодежь устроила в городе резню с молодежью из клана Монтекки. А как только появились первые жертвы, то с обеих сторон вмешались взрослые, и на главной площади города состоялось натуральное «ледовое побоище», после которого, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, веронский герцог разогнал действующих лиц из города на разные сроки. А зачинщиков с обеих сторон изгнал навечно.

– Давно это было, – закончил свою биографию легист. – С тех пор шатаюсь по университетам Европы. Последние пять лет изучаю гасконские фуэрос – очень увлекательный и совершенно не поддающийся классификации материал, сир.

– А из-за чего резались? – спросил я его с ехидцей послезнания. – Девку, что ли, не поделили?

– Если бы не поделили, сир. Много хуже. Молодой ученик скульптора Ромиро из рода Монтекки совратил невинную тринадцатилетнюю девочку из нашей семьи, уже засватанную за конта. – Легист ненадолго замолчал, потом сказал с выдохом: – Юлию… Она потом от позора зарезала себя кинжалом. Как можно стерпеть такое оскорбление?

– А может, это была любовь? – предположил я, припомнив щемящую музыку Нино Рота.

– Скажете тоже, сир… Какая любовь может быть у тринадцатилетней девочки? А вот совратить невинность очень легко.

Вот такой вот легист мне достался – большая умница, но дикий бретёр, как погляжу. Пока он при мне только на временные платные консультации приставлен. А там будем посмотреть. У него кроме необходимых мне знаний и умений есть еще очень симпатичная черта – отсутствие в Наварре каких-либо корней. Про связи его с гасконской знатью не поручусь, потому как не знаю, где он тут пять лет лазил, по каким замкам, изучая местные фуэрос. Но это уже работа шута – выяснить темный бэкграунд маэстро Франческо делла Капулетти.

Оглянувшись, увидел из-за широких плеч Марка, который легко, но гордо нес мое знамя, как на изгибе дороги замыкающие нашу колонну валлийцы ярко выделяются на фоне пожухлой зелени крупными рыжими мулами и белыми плащами. Лучники оказались самыми умными – пошили себе за вечер пыльники из тяжелого неокрашенного шелка. На левом плече каждого из них красовался черный геральдический горностай. Нечто среднее между египетским крестом с раздвоенной нижней лапой и пиктограммой человека. Не вышитый, а нашитый из кусков черного сукна – аппликация называется. Рядовые валлийцы, к моему удивлению, легко приняли орден и свое служение ему. А может, чем черт не шутит, когда Бог спит, – у них свои вассальные обязательства перед Ллевелинами, которые наружу не выпячиваются. Надо будет намекнуть дону Оуэну, чтобы тот послал весточку на родину и пригласил на службу еще стрелков. Десятков так семь-восемь. Не помешают.

Да, еще… издал я указ, пока только по Беарну, что рыцарь чести ордена Горностая имеет право на обращение к себе «дон». Это большая честь на Пиренеях, в этом веке не каждый нобиль имеет на нее право. Престиж ордена стоит поднимать на самую верхотуру феодального почета, раз уж звание орденского рыцаря никак не сопряжено с земельной раздачей и денежной рентой.

Ну, наконец-то въехали мы в Сен-Жан де Люз, а то надоело пыль глотать…

Подозвал к себе алькайда, и когда тот подъехал ко мне на своем «пони», спросил:

– Теперь куда?

– В порт, сир. Время обеденное, а там хорошая рыбная таверна. Можно спокойно пообедать с видом на корабли. На веранде и во дворе на всех места хватит. Там нас алькайд де Люза сам найдет. А за коней не беспокойтесь, найдется кому их обиходить.

– А разве вы не одна община?