Ловец душ и навья невеста

– Я все прекрасно поняла, что ты хотел сказать! – Она вскочила, придержав салфетку, что прикрывала колени, схватила бокал, и Рихард зажмурился и отвернулся. Но Карна выпила вино, а салфетку швырнула на стул. – Вот что я тебе скажу, Рихард Мор! – Голос ее прозвенел в полной тишине. – Сейчас мы вернемся домой и займемся любовью! Не в качестве награды и не из жалости, и не по какой-то особенной причине, а просто потому, что я этого хочу! Ты нравишься мне, я люблю тебя, ты ведь ловец душ, как можешь не видеть того, что у тебя под носом?

– Я вижу, – уточнил он. – Но…

– Никаких «но»! – отрезала она.

Рихард усмехнулся, оглядев лица, повернутые к ним и замершие в ожидании его ответа.

– Хорошо, – согласился он. – Десерт будешь?

– Нет, – буркнула Карна.

Поднявшись, Рихард бросил на стол горсть монет, взял Карну за руку и быстро повел к выходу. Он помог ей одеться и вернулся за забытой сумочкой, а на улице поймал экипаж и, уверившись, что на козлах человек, а не навь, открыл перед Карной дверку.

Они начали целоваться еще в экипаже и продолжили в прихожей, уронив вешалку и едва не придавив Фифи. Прижав Карну к стене, Рихард целовал ее шею, бормоча слова, от которых становилось еще жарче. А в спальне расстегнул каждую из крохотных пуговичек ее платья и, вытянув все шпильки из ее волос, расчесал пряди пальцами. Он старался не спешить и раздевал ее так медленно, что Карна не выдержала и потянула его на себя, срывая черную рубашку, расстегивая ремень на брюках. Она гладила его сильное тело, и колкие волоски на груди щекотали ее ладони, она проследила пальцами его шрамы – свежие и старые, и целовала его в ответ.

А потом они оказались на кровати, и тяжесть его тела была такой необходимой и естественной. Он вбирал ее соски в рот, покусывал и облизывал, гладил ее живот и исцеловал всю грудь, и Карна сама развела бедра, выгнулась, чтобы поскорей ощутить его в себе, утолить то желание, что горело в ее теле.

– Посмотри на меня, – попросил Рихард, приподнявшись на локтях и оторвавшись от ее груди.

И Карна тихо застонала, когда он проник и в ее тело, и в душу. Всхипнув, вцепилась в его плечи, едва не задыхаясь от ощущений, затопивших ее полноводной рекой. Обвив ногами его бедра, она подхватила ритм, глядя в черные глаза, открываясь перед ним полностью, забыв о всяком смущении.

– Я люблю тебя, – бормотал Рихард, целуя ее губы и ямочку на подбородке и снова глядя ей в глаза. – Люблю…

А она стонала и вскрикивала, ловила его губы своими и царапала крепкие плечи, а потом ощущения стали такими невыносимо острыми, что она едва не заплакала.

– Все хорошо, – пробормотал он. – Ох, Карна…

Его движения стали резче, а потом ее тело будто взорвалось звездами, а после растеклось рекой и туманом…

Рихард вошел в помещение для проверки и сел на стул. Серые стены, серый пол, ни окон, ни картин. Рыжие волосы Зейна на фоне сплошной серости казались еще ярче, чем обычно, но больше не раздражали.

– Ты готов? – спросил Зейн, и Рихард, сладко потянувшись, кивнул. – Выглядишь омерзительно счастливым.

– Так и есть, – благодушно согласился Рихард.

– Я бы спросил, что тому причиной, но это ясно и так, – неодобрительно заметил Зейн. – У тебя засос на шее.

Рихард потер шею и улыбнулся.

– Повторю: покрывать тебя, как Грегор, я не стану, – добавил следователь.

– Давай уже свой тест, – проворчал Рихард. – И выйди. Иначе мое к тебе отношение исказит результат. А я думаю, что ты амбициозный засранец, который не умеет быть благодарным.

Зейн фыркнул и, выйдя на минуту, вернулся и поставил на стол перед Рихардом небольшое овальное зеркало в серебряной раме.

– Вперед, – сказал Зейн. – Я вернусь через полчаса.

Он вынул из кармана часы и посмотрел на циферблат. Потом дверь за ним защелкнулась, а Рихард положил ладони на стол и, выдохнув, посмотрел в зеркало.

Он никогда себе особо не нравился: слишком резкие черты, нос кривоват. Никто не назвал бы его милым или приятным, но Карна за что-то его полюбила…

А она действительно любила его. Он смотрел ей в глаза и понимал, что она тоже его видит – такого, какой он есть, и это ее не пугало и не отвращало. Она хотела его, она восхищалась им и даже гордилась – и это было так необыкновенно…

А какой она была этой ночью… Ее кожа – белый шелк, ее губы – слаще ягод. Она открылась перед ним, не боясь ничего, и он чувствовал себя бедняком, которому вручили ключи от княжеской сокровищницы.

Рихард подвинулся ближе и посмотрел в глаза своему отражению.

Злость и обиды, разочарования и ложь, тьма и ярость и… тепло, нежность, счастье…

Ловец смотрел в себя и улыбался, потому что в нем была любовь.

Когда Зейн убрал зеркало, Рихард какое-то время сидел неподвижно, но потом поморгал, тряхнул головой и повернулся к следователю.

– Я думаю приставить тебя к награде за поимку Олафа Златоглазого, – задумчиво произнес Зейн, глядя на зеркало. – И увеличить жалованье. Все же ты уникальный специалист.

– Орден можешь оставить себе, а денег давай, – хрипло сказал Рихард и откашлялся. – Что там? Если ты заговорил о прибавке, выходит, я прошел?