Ловец на хлебном поле

Он ушел, а я немного посмотрел в окно, куртку не снимал, никак. Все равно больше делать нечего. А на другой стороне гостиницы удивительные дела творились. Там даже занавески не задернули. Я увидел одного мужика: седой, осанистый такой – в одних трусах, так вы не поверите, чего он делал. Во-первых, чемодан свой на кровать положил. Потом вытащил из него бабские тряпки и все их надел. Настоящие бабские – шелковые чулки, туфли на шпильках, бюстгальтер и такой корсет, у которых завязки болтаются и всяко-разно. А потом натягивает такое очень узкое черное вечернее платье. Ей-богу. А потом начал по комнате расхаживать, мелкими такими шажочками, как баба, курить сигу и в зеркало смотреться. Совсем один, прикиньте. Ну, если только в сортире никого – этого мне было не видать. Потом в окне чуть ли не прямо над ним вижу: мужик и баба водой друг в друга плюются. Может, виски с содовой, конечно, а не вода – я не разглядел, чего там у них в стаканах. В общем, сначала он отхлебывает и в нее брызжется, потом она в него – по очереди, ёксель-моксель. Это надо было видеть. И все время ржут как ненормальные, будто смешнее ничего на свете нет. Без балды, целая гостиница извращенцев. Я, наверно, тут один такой нормальный гад, и это еще слабо сказано. Я, на фиг, чуть этому Стрэдлейтеру телеграмму не послал, чтоб сразу на поезд садился и дул в Нью-Йорк. Он бы в этой гостинице за главного был.

Засада только в том, что на всю эту парашу смотреть – вроде как завораживает, даже если не хочешь. Например, та девка, которой на морду водой плевали, – она вполне себе такая ничего. Я в смысле, что вот у меня в чем засада. В уме у себя я, наверно, такой половой маньяк, каких вы и не видывали. Иногда в голову лезет самое что ни есть хезалово, которое я б не против был, если бы случай выпал. Я даже понимаю, как это может быть уматно, хезалово такое, и если вы оба там как бы накирялись и всяко-разно, взять девку и плевать ей в рожу водой или как-то. Но фигня в том, что мне это не нравится. Параша это, если вдуматься. То есть, если девка вам по-честному не нравится, вообще не надо с ней дурака валять, а если нравится

, то и рожа ее должна нравиться, а если рожа нравится, то не надо ж хезать на нее, с понтом, водой плеваться. По-честному фигово, что такое хезалово иногда может быть уматно. Девки тоже не сильно помогают, когда стараешься слишком уж не хезать, когда пытаешься не испортить ничего по-честному хорошего. Я одну такую знал пару лет назад, так она еще хезаней меня была. Ух, вот хезушница! Хотя какое-то время с ней было уматно – ну, как с хезушницами бывает. Про секс я, если по-честному, не очень секу. Там никогда не знаешь, что, на хер, делать. Я себе все время такие правила про секс составляю, а потом тут же их нарушаю. В прошлом году придумал правило, что с девками больше дурака валять не буду, от которых где-то внутри такой геморрой. Но я его нарушил на той же неделе, что и придумал, – в тот же вечер вообще-то. Всю ночь обжимался с жуткой фуфлершей по имени Энн-Луиз Шерман. Нет, в сексе я просто ни шиша не секу. Чесслово.

И вот пока я там стоял, меня мысль одна занимала: не звякнуть ли этой Джейн – в смысле, позвонить ей по межгороду в Б.М., куда она ходит, а штруне ее не звонить, чтобы выяснять, когда она домой приезжает. Ученикам среди ночи звонить не полагается, но я все прикинул. Кто снимет трубку, я ему скажу, что я ее дядя. Скажу, что тетушку ее только что сбила машина и я с Джейн должен поговорить немедленно. И получилось бы. Звонить я не стал только потому, что как-то не в жилу. А если не в жилу, такая фигня не выходит.

Немного погодя я сел в кресло и выкурил пару сиг. Стоял у меня будь здоров. Ничего не попишешь. Тут вдруг до меня дошло. Я вытащил лопатник и стал искать в нем тот адрес, что мне дал парень, с которым я прошлым летом на балехе познакомился, из Принстона. Потом нашел в конце концов. Он от лопатника стал весь такого уматного цвета, но все равно прочесть можно. Адрес был одной девки – не совсем шлюха, никак, но не против палки-другой время от времени, как мне этот парень из Принстона сказал. Он однажды привел ее на танцы в Принстоне, а его за это едва не вышибли. Раньше она в варьете стриптизкой работала или как-то. В общем, ладно, я подошел к телефону и ей звякнул. Звали ее Фейт Кэвендиш, и она жила в гостинице «Герб Стэнфорда» на углу 65-й и Бродвея. Помойка, не иначе.

Я какое-то время думал, что ее нет дома или чего-то. Никто не отвечает, и все. Потом наконец кто-то снял трубку.

– Алло? – говорю. Стараюсь басом таким, чтоб возраст не заподозрила, ничего. У меня все равно голос низкий будь здоров.

– Алло, – отвечает этот женский голос. Не очень дружелюбно, к тому же.

– Это мисс Фейт Кэвендиш?

– Это кто? – спрашивает. – Кто мне звонит в такое безумное, черт бы вас побрал, время?

Тут я уже чуточку зассал.