Ловец снов

Но даже в буйстве гнева какая-то оставшаяся холодно отрешенной частичка сознавала, в чем кроется истинная опасность. Они всегда приходили, они всегда создавали те миры, в которые пришли, по собственному образу. Таков был необходимый порядок вещей, так будет всегда, так должно быть.

Но сейчас…

Что-то происходит со мной, подумал мистер Грей, сознавая, что даже эта мысль принадлежала Джоунси. Я начинаю превращаться в человека.

И то открытие, что сама идея, казалось, не лишена некоторой привлекательности, наполнило мистера Грея ужасом.

8

Джоунси очнулся от дремоты, под успокаивающий, убаюкивающий ритм голоса мистера Грея, и увидел, что руки уже лежат на запорах двери, готовые отодвинуть засов и поднять собачку. Сукин сын пытался загипнотизировать его и почти преуспел в этом.

– Мы всегда выигрываем, – сказал голос по ту сторону двери, такой мягкий, ласковый… приятно послушать после такого напряженного дня… Добрый и подло-убедительный. Захватчик не успокоится, пока не получит все… он из тех, кто берет чужое как должное. – Открой дверь, Джоунси, открой сейчас.

И он едва не сделал это, хотя успел полностью очнуться, едва не сделал это! Но вспомнил два звука: отвратительный хруст черепа Пита, стиснутого красной плесенью, и мокрое хлюпанье глаза Джанаса, пронзенного шариковой ручкой.

Джоунси осознал, что до сих пор еще не проснулся. Но сейчас – проснулся.

Сейчас проснулся.

Отдернув руки от двери, он припал губами к замочной скважине и максимально отчетливо произнес:

– Нажрись дерьма и сдохни.

И почувствовал, как взвился мистер Грей. Почувствовал даже боль, когда тот ударился затылком о заднее стекло, – а почему нет? В конце концов это его нервы! Не говоря уж о голове. Редко что доставляло ему такое удовольствие, как злобное изумление мистера Грея, и Джоунси смутно осознал то, что мистер Грей уже успел понять: чуждое присутствие в его голове понемногу очеловечивается.

Если ты вернешься к своей физической сущности, по-прежнему останешься мистером Греем? – поинтересовался Джоунси. Сам он так не думал. Возможно, мистер Пинк[58], но не мистер Грей.

Он понятия не имел, вздумается ли малому снова сыграть месье Месмера, но решил не рисковать. Поэтому повернулся и подошел к окну офиса, спотыкаясь об одни коробки и переступая через другие, – Иисусе, как же бедро ноет, просто безумие ощущать такую боль, когда заперт в собственных мозгах (которые, как заверил Генри, вообще лишены нервов, во всяком случае, серое вещество), – но боль не успокаивалась. Он читал, что инвалиды иногда испытывают невыносимые боли и чесотку в несуществующих конечностях. Возможно, это из той же оперы.

В окне виднелся набивший оскомину пейзаж: заросшая сорняками двухколейная подъездная дорога, тянувшаяся вдоль депо братьев Трекер в давнем семьдесят восьмом. Низко нависшее белесое небо: очевидно, время в прошлом замерло где-то на середине дня. Единственное утешение заключалось в том, что, стоя у окна, он оказывался как можно дальше от мистера Грея.

Вероятно, он сумел бы изменить пейзаж, если бы действительно хотел выглянуть и увидеть то, что мистер Грей сейчас видел глазами Гэри Джоунси. Но почему-то не испытывал особого желания это делать. На что тут глядеть, кроме бурана? Что тут чувствовать, кроме краденой ярости мистера Грея?

Думай о чем-то еще, велел он себе.

О чем?

Не знаю – о чем угодно. Почему не…

На письменном столе зазвонил телефон, и это было странным даже по меркам «Алисы в Стране Чудес», потому что несколько минут назад здесь не было не только телефона, но и стола. Россыпь использованных презервативов исчезла. Пол по-прежнему был грязным, но пыль на кафеле растворилась. Очевидно, некое подобие дворника, ярого аккуратиста, засевшего в мозгу, решило, что раз Джоунси суждено сидеть здесь, то по крайней мере в относительной чистоте и с некоторыми удобствами. Он нашел идею ужасной, а скрытый смысл – угнетающим.

Телефон на столе снова заверещал. Джоунси поднял трубку:

– Алло?

От голоса Бивера ледяная дрожь пробежала у него по спине. Звонок от мертвеца… совсем как в фильмах, которые он любит. То есть любил.

– У него не было головы, Джоунси. Она валялась в канаве, а глаза были забиты грязью.

Щелчок – и мертвая тишина. Джоунси повесил трубку и шагнул к окну. Дорога исчезла. Дерри больше не было. Он смотрел на «Дыру в стене» под бледным, ясным рассветным небом. Крыша была черной, а не зеленой, и это означало, что действие происходит до 1982 года, когда их четверка, тогда еще здоровые озорные мальчишки-школьники (правда, Генри никогда не подходил под определение «здоровый»), помогали отцу Бива класть зеленую черепицу, которая и оставалась на крыше до самого конца.