Ловушка

Тогда Игоря это покоробило, сейчас, обдумывая ситуацию, он понял: восемьдесят рублей здесь можно только бросить, ничего купить в эту квартиру на них нельзя. На какие же деньги все это существует? И как он, Качалин, собирается жить дальше?

Странное дело, мысли у Игоря были цвета чернильного, а настроение светлое: он попивал чаек без сахара, уверенный, что добровольно он отсюда не уйдет, выгонять его пока не собираются, все образуется, деньги будут. Что у него деньги будут, Игорь не сомневался с детства – на чем зиждилась уверенность, неизвестно, однако он никогда в своей удаче не сомневался. Он дошел до края, ждать больше нельзя, настало время действовать.

Лишь один из сотрудников Качалина немного о нем знал, все остальные и сверху и снизу считали его человеком безупречной честности и держались с ним подчеркнуто уважительно. С работягами и начальством не пьет, даже бросовый облицовочный материал ни разу домой не прихватил. Никто не знал, что Игорь Качалин давно решил: «Если спать, то с королевой, если красть, то миллион». Последнее, конечно, гипербола, но рисковать из-за мелочи не собирался.

Игорь думал, подгонял себя, но не торопился. А жизнь с Еленой шла своим чередом. Она установила такой порядок: все, что следовало Качалину утром надеть, вычищенное и отглаженное ждало его в спальне. Почти каждый день он обнаруживал обновку: то рубашка, то носки, ботинки или галстук, носовые платки и запонки, одеколон и бритва. Старые вещи бесследно исчезали, гардероб постепенно заменился полностью. Так же изменился и Игорь Качалин: он познакомился с парикмахером и официантами, с людьми, которые могут достать и рады услужить. Он ни от чего не отказывался, но в записной книжке памяти делал соответствующие пометки, уверенный: рано или поздно счет представят. Несколько раз он пытался поговорить с Еленой, а однажды, когда увидел новый костюм, даже вспылил.

– Живем и живем. – Она чмокнула его в лоб. – Я кое-что продала, не бери в голову, образуется. Вечером не задерживайся, у нас гости.

О последних можно было и не предупреждать – гости не переводились, они менялись, как караульные. Позже Игорь заметил: разводящим сменного караула является Елена, порой неуловимым движением, взглядом она отдавала команду, кому оставаться, кому уходить. С пустыми руками никто не приходил, даже женщины. Цветы или брелок для ключей, оригинальная бутылка, ящик боржоми, необъятных размеров дыня, продукты из «Березки». Много или мало, несли все, будто впрок. Игорь понял: приносят больше, чем съедают и выпивают, мало того, почти все держатся с Еленой, как должники. Каждый был ей чем-то обязан – либо нужным знакомством, либо прямой услугой. Елена принимала подношения и благодарности с легкой улыбкой, даже чуть рассеянно, но память у нее была уникальная. Она помнила буквально все. И чужие долги, и свои, и даже долги Игоря. В сложном движении планет и их спутников Игорь не мог определить своего места на орбите. Мысль о любви мелькнула и пропала – мужчин в доме бывало больше чем достаточно, – однако зачем-то он ей нужен, просто так даже воробьи не чирикают, а уж Елена тем более. «Нужны деньги, остальное подождет», – решил он в конце концов.

Когда Елена попросила не задерживаться и без видимой нужды упомянула о гостях, он насторожился. И костюм сегодня новый… Может, у нее покровитель оттуда? Он взглянул на потолок.

Гостю оказалось лет пятьдесят с небольшим; приехал он с двумя девочками, которые за весь вечер не сказали с Игорем и двух слов, пили, курили и щебетали о своем, стороннему уху не понятном. Гость ничем не отличался бы от ежедневных посетителей, если бы не стиль всего вечера и не поведение Елены. Никто больше не приходил, телефон звонил редко. Елена отвечала коротко, держалась с гостем радушно, но чуть деланно. Он же был сама любезность, ухаживая за женщинами, пытался вовлечь Игоря в разговор, пил и совсем не пьянел. Игорь, как обычно, выпил лишь рюмку, затем часто чокался.

– Не надо казаться лучше, чем есть на самом деле, – сказал Стасик. Так смешно и неподходяще называли гостя приехавшие с ним девушки и Елена.

Игорь, услышав это имя, вспомнил матерого, походившего на волка кобеля с рыжим отливом, живущего в подъезде. Когда жильцы пятились от лифта, занятого грозно рычащим зверем, хозяйка прижимала его тяжелую лобастую голову к себе и говорила:

– Входите, входите, Бобик добрый.

Люди верили, но предпочитали ждать, и добрый Бобик катался в лифте с хозяйкой.

Игорь девочкам и Елене верил, но называть гостя Стасиком воздерживался, обращался к нему безлично.

– Я хотел бы казаться лучше, чем на самом деле, – ответил Игорь, – и составить вам компанию, но пить я не умею.

Стасик оценил и обращение Игоря, и тонкую лесть, посмотрел на Елену вопросительно – она кивнула, подтверждая, что Игорь говорит правду.

– Тебя жаль. – Стасик опрокинул очередную порцию, словно вылил на сторону. – Но мы тебя простим.