Ловушка для дурака

Она согрелась, нос с облегчением задышал снова – и к приятным визуальным наблюдениям добавились и иные. От нового знакомого исходил еле заметный, но замечательный аромат, что-то вроде табака и чего-то крепкого, южного, согревающего.

Пока она соображала, на что похож этот запах, он достал из рюкзака что-то, завернутое в фольгу. Нечто пухлое, с белым ароматным хлебом и… да-да, толстыми перьями лука, плачущими злыми слезами!

Она вдруг поняла, как ужасно хочется есть, и еще больше – пить. Эти божественные ароматы хлеба, колбасы, зелени и крепкого чая… нет, совершенно невозможно устоять при таких условиях, даже памятуя о том, что на талии уже образовалось не менее пяти лишних кило.

– Перекусишь? – прямо спросил он.

Она с воодушевлением кивнула и протянула руку. С сомнением оглядев эту маленькую, красную ладонь с обломанными ногтями и облупившимся маникюром, попутчик осуждающе покачал головой, и, достав, сунул флакон с антисептиком. Она застеснялась, но руки «вымыла».

– Налетай, – пригласил он.

– А вы? – осведомилась она невнятно, поскольку рот моментально стал ужасно занят.

– Ешь, ешь.

… – Промышляешь, значит.

– Промышляю.

– Чайку?

– Спрашиваете!

Он достал термос и принялся трясти:

– Пусть заварится получше, там с травами. Сама-то здешняя?

– Нет, переехали из… – она назвала довольно крупный город в соседней области.

Он явно удивился:

– С чего это?

– Разменялись на меньшую, с доплатой.

– Понимаю, – кивнул он, – деньги кончились.

– Кончились, – свободно призналась она, – много там всего надо было, к тому времени и бабуля умерла.

– Это с которой ты жила.

– Ну да, она у нас и за маму, и за папу.

– А мама-папа?

Она махнула рукой:

– А, алкаши, что с них взять. Ну а мы с Генкой решили квартиру разменять, чтобы на жизнь еще осталось.

– А Генка?

– Брательник. Он хороший, но ворчит постоянно, хотя и непонятно ничего.

Он, наконец, откупорил термос, осторожно налил в колпачок-чашку густого ароматного чаю. У нее даже слюнки потекли.

– Ну вот, – продолжала она, принимая колпачок, – а потом так получилось, что по специальности я так и не устроилась…

– Что за специальность?

– Медсестра.

– Что ж, мало предлагали? – с насмешкой осведомился он.

– Мало, по моей квалификации, – не стала возражать она, – на лекарства точно не хватало, да и вообще, на реабилитацию…

Она поднесла чашку ко рту, подула по-детски на напиток – и в этот момент попутчик вдруг схватил ее за руку.

– Вы чего?

– Погоди, я вспомнил… ну это не тот чай, который девушкам можно, – объяснил он, – не стоит. Как насчет глотка хорошего виски?

– Виски… – зачарованно протянула она.

– Виски, – твердо повторил он, вытаскивая из ее пальцев колпачок и без церемоний выплескивая содержимое на пол, – мокрое… все равно никто не заметит. Виски с лимоном?

… – Генка родился нормальным, а потом его мать то ли уронила, то ли вообще об стенку ударила, ну тут и понеслось – дэцэпэ, спинномозговая грыжа и еще что-то. Лежал куклой, ни на что почти не реагировал, смотрел в потолок и в сторону. Смеялся, только когда я пузыри начала из мыла надувать…

– И что же, вы с бабулей все за ним ходили?

– Ну да, родители-то пропали, говорят, что и в живых нет. Бабушка сидела с Генкой, я училась, подрабатывала, деньги чтобы были. Нам предлагали Генку в детдом, мол, патология, глубокий инвалид, ну мы отказались.

– И что же, пенсию не платят?

– Как же, платят, но все-таки надо больше, процедуры, реабилитации, а где взять-то? Даже если голодать будем, за полгода разве соберем. А надо было срочно решать, а то кисты в позвоночнике начнут заполняться, и тогда его вообще парализует. Так-то он кое-как, да передвигается, и говорит, пусть через раз…

Она сидела, аккуратно, но быстро прибирая бутерброды и виски, болтая ногами в носках, излагала свою историю, а Максим сидел и слушал, слушал… и, наконец, спросил:

– А тебе никогда не хотелось… ну, знаешь. Уйти, что ли, от всего этого.

– В смысле? – переспросила она. – Я и так не сижу на месте. Если на работу или куда еще, то соседка подменяет, без проблем.

– Ну я про другое. Как бы раз – и уже ничего нет. Зачем такая жизнь? Раз – и ни забот, ни хлопот, ни безнадеги вот этой.

Она удивилась:

– Вы что, какая безнадега? Нормально все.

– Ну а, скажем, завтра маньяк какой попадется – и баста, пиши пропало.

– Типун вам на язык, – она сплюнула через плечо и быстро перекрестилась, – чего об этом думать-то. Я осторожненько, все-таки жалко, если Генку в детдом отдадут, он не привык. Что там за станция-то? – завертела она головой, точь-в-точь любопытный воробей.

– Некрасовская.

– О, мне на следующей.

Она быстро дожевала то, что оставалось во рту, аккуратно сняла и сложила носки, одеяло:

– Спасибо вам огромное. Вот вы говорите: безнадега. Как это, если вот такие замечательные люди в электричках разъезжают, запросто! Ну, спасибо вам за все, – она отправилась к выходу.

Он нагнал ее уже в тамбуре:

– Стой, стой. Возьми. Генке, – и всунул ей в руки сверток, упакованный в газету.

Она машинально взяла, ковырнула бумагу ногтем – и похолодела.

– Вы с ума сошли… нет! Не возьму.

– Не тряси руками, уронишь. Бывай! И осторожно там, ну, на работе.