Ловушка для княгини (СИ)

А соборная площадь гудела как растревоженный улей, народ сбегался отовсюду, оставляя повседневные дела. Как же, виданное ли дело, сам князь на поединок за стол Дмитровский выйдет. Когда еще такое посмотреть придется? Даже неприязнь, вчера сопровождавшая княгиню, сегодня ослабла, никто не выкрикнул Настасье поносных слов, все ждали, что же будет.

Бояре в тяжелых шубах сгрудились вкруг Домогоста, духовенство расположилось чуть в стороне у ступеней храма, вои широкими спинами создали большой круг, в котором и должен был проходить поединок. Посадский люд теснился, напирая друг на друга, вытягивая шеи и становясь на цыпочки, самые нетерпеливые влезли на крыши и заборы. Все готово, ждали только князя.

Всеволод въехал в круг на любимом жеребце, ловко спрыгнул, отдавая гридню повод. Настасья в одиночестве осталась сидеть в санях, Параскеве ничего не сказали, та в неведении осталась дома. «Обижаться станет», — подумалось мачехе, но сейчас было не до этого. Настасья подняла голову на высокий купол собора, ловя взглядом позолоченный крест. По венам бегала тревога, сбивая с ритма молитвы и запутывая слова, никак не получалось сосредоточиться.

— Сам, княже, бороться станешь? — громко уточнил Домогост.

Всеволод небрежным движением скинул в снег яркий корзень, спокойно принялся расстегивать кожух, высвобождая серебро свитки.

— Я-то сам, а кто супротив? Только против ровни пойду, — он насмешливо глянул на притихшего Микулу.

Настасья тоже думала, что против князя пойдет равный ему по силе и удали Микула, того же возраста, и такой же широты в плечах. «Эх, Кряж его с одного удара повалил бы», — вырвалось у Настасьи сожаление на упрямство Всеволода, хоть она и понимала, что именно победа самого князя — залог надежного мира, все остальное можно оспорить, прицепиться, и тогда противостояние продолжится. Все Настасья понимала, но от этого легче не становилось.

— Так кто выйдет, почтеннейшие? — зычно повторил Всеволод.

— С ровней, говоришь, — зашипел, вышедший из-за спины посадника Ермила, — будет тебе ровня, — он зычно свистнул, вои с десного края расступились и в круг вошел… сам Давыд Залесский.

Тоже в вышитом тонкой шелковой нитью корзно, нарядной свитке, при мече в позолоченных ножнах. На бритом затылке красовалась соболья шапка. Лицо Давыда чуть простовато — нос широк и крупноват, губы излишне тонки, но в целом миловидно, и в обрамлении густой пшеничной с первой проседью бороды Залесский князь смотрелся почтенно и внушительно.

— Кто позволил в мой град ворога впустить? — зло сплюнул на снег Всеволод.

— Докажи, что твой, — рявкнул Давыд, подбоченясь.

Дядюшка Давыд был коренаст, ниже Всеволода, но силен как бык, о его силе ходили байки, бороться он любил и на мечах, и в рукопашную. Недаром, подвыпив, Залесский князь все время напоминал, как когда-то сумел побороть самого Димитрия Чернореченского, а отец, и это Настасья знала не понаслышке, был умелым воем. Если бы Давыда поставить против Кряжа, то еще неизвестно кто кого, скорее бы Настасья поставила на Немчина, но Всеволод… сумеет ли, справится ли? «Только не на мечах! — взмолилась Настасья. — Только не на мечах!»

— Так что, родич, со мной бороться станешь? — Давыд рывком скинул корзень, тоже швыряя его в снег.

Победитель заберет плащ врага как награду.

Как чужого князя впустили в град? Неужто даже дозорные против своего князя? Настасья почувствовала ярость.

— Мало тебе у Черноречья наподдали, за добавкой пришел? — усмехнулся Всеволод.

— Я свое еще возьму, — передернулся Давыд. — Как биться станем? — огладил он рукоять меча.

— Я жене обещался меча не трогать, — начал развязывать кушак Всеволод.

— Да ты уж давно под бабой, про то всем ведомо, — подлил масла в огонь Ермила, вызывая солидарный хохот.

— Кто здесь под кем, поглядим, — Всеволод скинул кожух, свитку, потянул с себя рубаху.

Давыд тоже начал быстро разоблачаться. Бороться станут без оружия, кто кого на лопатки уложит. Толпа возбужденно загудела.

Худенький священник подбежал, бормоча молитвы, сунул каждому из князей крест для поцелуя. Борьба должна быть честной. Оба соперника осенили себя распятьем и стали медленно сходиться, на губах заиграли усмешки — знак презрения к противнику.

Настасье казалось, что если бы она не сидела на удобной лавке саней, то непременно упала бы от волнения. Пальцы сдавили деревянный борт возка.

Давыд кинулся первым, Всеволод чуть отпрянул, выбирая более удобную позицию для захвата. Противники закружили, истаптывая снег и делая обманные выпады в сторону друг друга. Тело Давыда рыхлое, но массивное, а в движениях чувствовался огромный опыт. Всеволод жилистый, «подсушенный», каждый мускул виден при повороте или рывке, взгляд сосредоточен до болезненного спазма, проворонил — все пропало, слишком многое на кон поставлено.

И опять движение по кругу. День пасмурный, угрюмый, ни у кого нет преимущества от бьющего сопернику в лицо света. Отчаянное равенство. Рывок! И соперники сцепились в мощном объятье. Толпа шумно вдохнула. Давыд надавил, что есть мочи, лицо исказилось от натуги.