Ловушка. Форс-мажор

Когда выпускник Поповки,[6]

свежеиспеченный лейтенант Смолов прибыл к месту прохождения службы на заполярную базу подводников в Гаджиево, общее число боевых служб и автономок у капитана второго ранга Тимофея Ильича Коломийца перевалило за десяток. К тому времени золотой век Северного флота, тот самый, в котором «пива море, водки таз и Устинова приказ», подошел к своему не логическому, но закату. Устойчивый антициклон, долгие годы обеспечивавший здешним морякам относительно комфортное существование в условиях регулярной интенсивной боевой подготовки и столь же регулярной выплаты пайковых и всех мыслимых «северных», неожиданно тронулся с места и скрылся в неизвестном направлении – не то ушел на Запад, не то растворился в верхних слоях атмосферы. Ему на смену не замедлили явиться циклоны и прочее «черт-те что»: над городом встали тучи, а в воздухе отчетливо запахло грозой. Сначала стали тормозить выплаты «северных», затем начались задержки по пайковым, и вся эта пидерсия происходила на фоне интенсивного сведения регулярности боевых подготовок на нет. Море для матросов теперь все чаще начиналось пирсом и заканчивалось им же. От вынужденного безделья в люмпенских флотских душах поселились пофигизм и скука, а, как мудро заметил военно-морской классик: «Если матросы заскучали, значит, в ближайшее время офицерам станет не до скуки».

Вот в таких непростых условиях начинал свою службу командиром группы акустиков Витя Смолов. И было бы ему по первости совсем кисло и тошно, если б не поддержка командира БЧ-4 Коломийца, с которым они очень быстро сошлись на почве взаимной симпатии к творчеству Владимира Высоцкого и Аркадия Северного, во-первых, и стойкой неприязни к взятому новым генеральным секретарем курсу на ускорение и перестройку – во-вторых. Кстати сказать, по второму пункту абсолютно такого же мнения придерживался и капитан подлодки Олег Сергеевич Трегубов, в котором поразительным образом сочетались два абсолютно не сочетаемых качества: будучи сверхтребовательным и сверпридирчивым командиром, он умел работать с людьми. Всякий раз, сдирая с подчиненных по семь шкур и сгоняя с них по десять потов, Трегубов делал это интеллигентно и исключительно корректно – не повышая голоса и не унижая подчиненного вычурными ругательствами и изощренными дисциплинарными карами. «Родина доверила мне атомное ружье, – любил говаривать он, строго сводя свои „брежневские“ брови в районе переносицы, – и оно должно уметь стрелять независимо от того, платят нам жалованье или нет, есть у нас топливо или нет, ходим мы в море или нет!» Но потом Олега Сергеевича двинули на повышение, а на лодку прислали нового командира, коим оказался редкостный самодур и деспот товарищ Штанюк.

Впрочем, используя расхожий советский штамп, «раньше он не был таким». Просто после недавно заштопанной, величиной с грецкий орех, язвы врачи строго-настрого запретили Штанюку употреблять спиртные напитки, из-за чего он сделался невыносимо печален и раздражителен. С этого момента его настольной книгой стал приказ МО СССР за номером 0150 «О борьбе с пьянством и алкоголизмом в армии и на флоте». Проштудировав оный, товарищ Штанюк сосредоточил свои главные усилия на установлении на вверенном ему судне дисциплины, базирующейся на тезисе «сам не гам и другим не дам». Надо ли говорить, что с этого момента в экипаже у него появилась устойчивая оппозиция в лице воинствующих алкоголиков-диссидентов, неформальным лидером которой стал командир БЧ-4.

Про Тимофея Ильича говорили, что он «пьет все, что горит, а что не горит, поджигает и все равно пьет». Короче, Копперфилд отдыхал. Поначалу такая уникальная особенность моряцкого организма лейтенанта Смолова шокировала, попеременно приводя то в восхищение, то в состояние панического ужаса. Но потом Витя привык. Принюхался и успокоился. Потому как человек – это вам не зверь какой-нибудь, он ко всему привыкнуть может. Тем более на флоте. Тем более на Северном. И уж совсем тем более – на атомном.

А вот боевой командир товарищ Штанюк к пьяным выходкам Коломийца так и не приноровился. Как следствие, его локальные стычки с Тимофеем Ильичом переросли в затяжную, ведущуюся с переменным успехом партизанскую войну. История этой подводной «герильи» вполне достойна попасть в учебники по конфликтологии (раздел «Ксенофобия в замкнутом коллективе, созданном по армейскому образцу»). Своего апогея противостояние командира и подчиненного, за которым с неподдельным интересом следил весь экипаж, достигло в ночь на пятое декабря 1991 года.