Илона Волынская, Кирилл Кащеев

Ловушка на жадину

* * *

Пролог. Взрыв на озере

– Ну, были же церковно-приходские школы, и земские тоже…

– Це, може, у вас, на Сході, а бабуся моя розповідала, що до школи пішла тільки за Радянській Союз, бо до того у нас школи хіба що польські були[1]

. – Не очень молодая, но крепкая и подтянутая хозяйка кафе поставила перед своей собеседницей чашечку кофе и ещё мороженое для пятилетнего малыша, радостно болтающего ногами на высоком барном табурете.

– Моя бабушка вообще не училась! – Клиентка смешно сморщила нос, жмурясь от солнца, играющего на серовато-жемчужной глади озера. Пацанёнок рядом с ней опять крутанулся на табуретке, явно не зная, что его интересует больше: мороженое или вода за краем деревянного помоста, на котором и расположилось летнее кафе. – Я ж цыганка! – Словно в доказательство она перебросила на грудь копну вьющихся крупными кольцами чёрных волос. – Ну, наполовину… Бабка по матери вообще из таборных была, как раз при советской власти их табор и осел. Нет, гадать не умею! – мотнула она головой, завидев, как вскинулась хозяйка кафе. – Все спрашивают! Только плясать, да и то… – Она засмеялась, сверкая белыми зубами на смуглом лице. – В универе в студенческом театре играла, руководитель наехал: «Какая ты, – говорит, – цыганка, если плясать не умеешь?» По роликам из «Ютуба» пришлось учиться, представляете?

– Лучше б ты по «Ютубу» смотрела, как хлопцы под Львовом табор ваш в юшку размазали, цыганча поганая! Поналезли! В универе она училась, тля! Под кибиткой твоё место! – Голос хриплый, выплёвывающий слова, точно пулемёт – пули, заставил обеих женщин замереть в оцепенении. Чашечка с кофе скользнула между пальцами, со стуком ударившись донышком о блюдце и расплескав коричневую пену по белому фарфору. Парень в камуфляжном комбинезоне растянул губы в глумливой усмешке. Поднялся из-за столика, пошатываясь и заплетаясь ногами в лёгком пластиковом стуле. С невнятным рыком рванулся – стул с грохотом отлетел в сторону. – Посмотри «Ютуб», посмотри! Там как раз вот такую, как ты, с пащенком её хлопцы ножичками-то потыкали![2]

Руки женщины метнулись стремительно – она схватила малыша, прижала его к себе, стиснула, точно стараясь закрыть собственным телом со всех сторон, её волосы накрыли его плотной завесой.

– Мама! – пискнул мальчишка и испуганно затих, только сердце билось часто-часто под маминой ладонью.

– Во-во! – Парень визгливо хохотнул. – Вот и та так же малого своего накрыла – и чё, помогло им? Оба теперь в больничке! И со всеми вами так будет, мы – социальные санитары, очистим…

– Негідники ви! – рявкнула хозяйка кафе. – Облиш їх, чуєш? Йди звідси![3]

– Ннна! – Его пятерня легла женщине на лицо, между растопыренными пальцами моргнул её глаз – серый, широко распахнутый, до краев налитый негодованием. Пятерня толкнула – сильно, желая причинить боль. Женщина отлетела назад, спиной ударившись о холодильник.

– По «совку» скучаешь?! Бабка у неё при Советах в школу пошла, ты глянь! А у меня дед в УПА[4] воевал! С Советами насмерть дрался! Слепчуки… семейство наше… кровь за свободу проливают! Всегда! И я тоже! Разом с побратимами! А ты, предательница… – орал парень.

– Я до поліції телефоную![5]

– Хозяйка кафе схватилась за телефон, но её дрожащие пальцы всё время промахивались мимо сенсора.

– Думаешь, они вам помогут? – Парень приоткрыл кулак. На его ладони лежала болотно-зелёная, ребристая смерть. Мокрые от пота пальцы придерживали взрыватель. – На колени становись! – улыбаясь с каким-то безумным наслаждением, протянул он, водя гранатой перед лицом побелевшей от ужаса брюнетки. – И проси, как тот мелкий, которого наши хлопцы порезали! Как он вопил: «Пощадите! Не надо!» – Он снова захохотал и тут же сорвался на визг: – Становись, сказал! Проси! Тогда, может, я вот это… – он ткнул гранатой женщине в глаза, – …твоему цыганчонку за шиворот не суну.

– Дитинка… Ти ж бачиш, він п’яний![6] – донёсся из-за прилавка плачущий голос буфетчицы.

Женщина стала медленно подниматься, одновременно пытаясь затолкать малыша себе за спину.

– Мама! Мама! – Ребёнок закричал, хватая ручонками мать то за одежду, то за волосы, пытаясь удержаться в её объятиях. Выпавший из его рук бумажный кораблик спланировал на толстый армейский ботинок парня. Тот показательно скривился, с демонстративным отвращением тряхнул ногой и придавил кораблик подошвой…