Ловушка памяти

Паук пошевелил передними лапками. Шерсть на его теле вздыбилась, заколыхалась, потом опала – паук начал линять, паук весь распался на множество мельчайших паучков. Нет, не распался, разъединился, вернее, разъединились паучки, составлявшие до того единое тело. Побежали по руке, по лицу, забрались в волосы.

Рука… Нет руки. Нет лица, нет волос. Это просто множество мельчайших паучков, соединенных вместе. И тела у него больше нет. И так хорошо, потому что сейчас станет ясно… сейчас долгожданное счастье наступит… придут радость и торжество…

Надо только всмотреться. Закрыть глаза и всмотреться в картины, отключить звук и услышать слова.

Движение. Как в микроскопе на уроке биологии. В этом движении великий смысл, надо только ухватить его… Картинка пробежала, так и оставшись неразгаданной.

Комната. Класс. Белый экран во всю стену. На окнах плотные черные шторы, и оттого темно. Сейчас экран загорится, возникнет образ. Гостиная, стол, женщина в красном платье. Нет, просто паук. Тема урока – паук, членистоногие, соединенные в единое целое великой любовью тела.

Он никогда не любил пауков, он их боялся, даже совсем безобидных в углу сарая на даче, с крестом на спине. Боязнь пауков – его крест…

Крест окна! Если шторы раздернуть, все станет ясно.

Шторы раздернуть!

Синее разгадано, синее – небо. В синее головой сквозь крест окна. Выход в семь сорок.

Радость и торжество – выход в семь сорок – смысл расшифрован, разгадан.

Штору отдернуть, избавиться от гнетущей темноты! В радость, торжество и счастье. В синее небо, в синий экран. Синий экран смерти.

Дребезжание стекла – и сильный удар по лицу. Боль, ужасная боль. Откуда боль? Боли быть не должно…

Андрей открыл глаза – над ним склонился Илья, жутко испуганный Илья.

– Все в порядке! – закричал Илья, только не своим, а чьим-то чужим, но знакомым, очень знакомым голосом, не разлепляя губ. – Глаза открыл, значит, жить будет.

Это не Илья кричит, Илья только смотрит испуганно. Это… это Венька кричит. Да вот и он сам!

– Венька, откуда ты взялся?

– Черт! Откуда? С неба упал! Ты чего, Андрюха? Я же уже полчаса как здесь. Забыл? – Вениамин тоже склонился над ним, чуть-чуть оттолкнув Илью. – Впрочем, немудрено – так треснуться головой! Ты же чуть монитор не снес, прямо рожей в экран со всего размаха тюкнулся.

Рожей в экран? Вот откуда боль. И голова. Ну да, с головой совсем плохо. Виски словно в тиски зажаты, а затылок расплющен. Что же произошло?

– Андрюха, ты как? – Илья озабоченно потряс головой.

Хорошо ему трясти головой, она у него не болит.

– Поднимайся, Андрюха, хватит на полу валяться! – Вениамин протянул руку.

Хорошо ему протягивать руку, она у него есть, в отличие от… Ни руки, ни лица, ни тела – только скопление мельчайших паучков, образующих целое, – вот что у него самого. И голова – скопление паучков, потому так и болит. Сейчас она взорвется, разлетится на части, на молекулы, как тело паука, и тогда…

– Андрюха!

– Черт! Он опять! Что будем делать, Илья?

Полет в небытие – вот что тогда. Сквозь раму окна в вечернее синее небо.

Щеку обожгло – распад вещества. Нет, возврат, новый возврат в боль, в жизнь. Илья держит чашку в руке, синюю, любимую Настину чашку, а другой рукой почему-то трясет.

Щека и рука. Илья дал ему пощечину, чтобы вернуть в жизнь.

– Плесни, плесни ему на лицо! Нашатырь бы сейчас.

Венька. Возможный убийца. Сначала фильм, а теперь вот паук.

Вода из синей Настиной чашки затушила пожар щеки, вызванный оплеухой Ильи.

– Андрюха!

– Все, я в порядке. – Андрей сел на полу, посмотрел на Илью, потом на Вениамина.

Теперь он вспомнил. Они с Ильей пили пиво, позвонил Венька, минут через двадцать пришел с новым диском. Вид у него был торжественный и радостный. Нет, это у паука вид был торжественный и радостный, а у Веньки самодовольный и гордый. Он сказал, что будем смотреть новое кино.

А потом? Что было потом?

Потом был паук. Членистоногая гадина. Состоящая из множества гадин. Он шел по его руке, отвратительно перебирая лапами и издавая омерзительный писк. Андрей всегда ненавидел пауков! И всегда их боялся.

Горло сжал спазм, затылок пронзила новая волна боли, и что-то случилось с желудком. Держась одной рукой за затылок, другой зажимая рот, Андрей бросился в ванную, оттолкнув попавшегося на пути Вениамина.

Андрей пустил воду и подставил под струю больной затылок. Стало легче.

В дверь постучали, потянули на себя ручку.

– Андрей, у тебя все в порядке? – Голос Ильи до предела озабочен.

Отвечать не хотелось. Андрей пустил воду сильнее. Стянул с себя рубашку и засунулся под кран чуть ли не целиком.

– Андрей! Открой! – голос Вениамина.

Друг называется… Чуть на тот свет не отправил, а теперь беспокоится, гад.

Боль в затылке разбилась на две равные части и переместилась в виски. В дверь ванной теперь стучали уже без всяких церемоний. Голос Бородина стал доминирующим, Венькин отошел на второй план.

– Андрей! Андрей! – надрывался Илья, а дальше шла полная нецензурщина, смысл которой сводился к тому, что, если дверь немедленно не откроется, Бородин ее просто вышибет.

Придется открывать, с Ильи станется.