Ловушка времени

– Бог с тобой! Приходят только, – улыбнулся Михайло Васильевич, – Из гулящих завсегда кто-то просится – с тяглом у меня не бедуют. Переверстку тягла чиню я не часто: в один год раз да с мирского приговору; дабы бедных не отягчать, недоимку на всех располагаю; не лютую – добрый барин, жалею их. Прежде по молодости я поболее норовист был: всё батюшку вопрошал, отчего тот мужиков крепче не казнит за леность, за пьянство да за драки – всё мне не доволе казалось. А батюшка молвит: «Все мы, Михайлушко, одним Богом созданы, плоти одинакой. Негоже с теми лютовать, над кем ты Богом господствовать поставлен». Не разумел я в ту пору сказанного. А на службе постиг: все холопы перед Богом и царём; пред нуждою, пред гладом и мразом равны все души человеческие. И я, и Тихон – через одно прошли на службе ратной. Понеже жалею их и казни для них лишь две справляю: плеть да в солдаты.

– В солдаты неугодных отправляешь?

– Сего они поболе боятся.

– Ещё бы.

– В нынешний год некого отдать: все мужики благие. А избрать одного надобно.

– Только одного?

– С двадцати дворов – один рекрут. Моих-то дворов поболе будет, да я мнози утаил – писца подмазал. Добрых работников имать царём велено – так кто же мне останется?

– Стало быть, ты так заодно и крестьянам налог уменьшил – считают ведь по дворам; получается, чем меньше дворов писец записал, тем меньше налога следует к уплате, – тут я вспомнил, что именно Петр Первый изменил подворную перепись населения на подушную: обнаружив значительное уменьшение количества дворов в сравнении с предыдущей переписью, он повелел пересчитать всех мужиков по головам и назначил налог с души. Таким образом, в ближайшие годы моего друга и его крепостных в особенности ждал неприятный сюрприз, хотя… уверен, что и для подобного сюрприза у них найдётся решение.

– А вот Володимеров не подмазал писца, так оный ему и пустые дворы жилыми записал!

– Похоже, альтернативы у вас просто нет.

Мы вышли в сад и направились к длинным грядам овощей и зелени. На них уже трудились крестьяне и крестьянки, разумеется, без особого рвения, однако барин остался доволен.

– Девки запели, – мы услышали разноголосую песню, – в малиннике. Пойдём – любо глядеть.

В малиннике пела дюжина девок и столько же ребятни (мальчишек и девчонок лет семи-одиннадцати) – все с кузовками и корзинками собирали ягоды.

Михайло загляделся на одну статную девушку с толстой светло-русой косой.

– Зараза-девка!

– Хороша! – согласился я с ним.

– Ежели тебе коя приглянется – бери любую, – огорошил меня хозяин, – окромя Дарьи.

– В смысле, бери?

– Тешься.

– А сам ты часто так утешаешься?

– Нет, не падок на мужичек. Только у Агафьи дитё моё, а боле никого не облагодействовал. Агафья, ух, какая была!

– Дитё твоё? А оно не с тобой живёт?

– Знамо, с матерью. От холопки дитё – холопское. Я Агафью в тот же год за чеботаря покойного выдал, добром одарил. Она с ним ещё троих детей прижила. А в дождливый год помер он, так Агаша с ловчим сошлась. Сказывают, будто и двое младших у неё от ловчего, стало быть, ещё при муже она с ним забавлялась, а народ баял про снохача…