Все! Больше уже не заснуть. Я тупо пересчитываю овец, баранов и прочих тварей, но они бессильны меня усыпить, несмотря на большое поголовье. Чтобы чем-то занять мозги, я начинаю думать. Думы касаются разбудившей меня железобетонной проводницы и всех проводниц в целом. Думы в голове отзываются не самым лестным для них образом, все больше уходя в дебри ненормативной лексики и различных извращений/измов. Я прихожу к выводу, что слово «проводница» происходит от слова «провести», то есть обмануть. Все проводницы — обманщицы. На этой перспективной мысли я все-таки впадаю в предутреннее забытье и отключаюсь на час с небольшим.
В шесть тридцать я освобождаю красные от недосыпа глаза от свинцово-тяжелых век. И просыпаюсь. Зеваю, решительно продираю глаза и окончательно прихожу в себя. Попутчики спят счастливым сном хорошо выпивших накануне людей. Попутчица с упорством, достойным лучшего применения, пялится в кроссворд. Я достаю свою воду и пью, восполняя утраченную в туалете жидкость. Горло немного саднит и все такое — видимо, я простыл. «Как спалось? — спрашиваю я у себя, а в ответ смеюсь счастливым хохотком идиота. — Ништяк! Выспался просто отменно!»
Пришедшая заспанная проводница вносит оживление в нашу компанию. Чуваки снизу шевелятся и стонут. Проводница требует сдать постель.
Остаток вагонного утра я провожу, тупо вперившись в гнусные пейзажи за окном. Читать бестселлер Сергея Шимонаева «The Сифиlies» совсем не хочется. Наконец показался грязный вокзалишка и заплеванный жвачкой перрон. Я достаю с багажной полки сумку «Filth&Glamour», окидываю попутчиков недобрым взглядом и говорю на прощание что-то типа: «Спасибо за компанию. Безумно рад знакомству. Вот бы еще раз посчастливилось путешествовать в такой компании!» Засим я выхожу.
Покинув вагон, я закуриваю сигарету, но не курю. Потому что курить не хочется. Совсем. Шершавый воронежский ветер треплет волосы. Прохладно. Съежившись, я тупо иду навстречу Воронежу. Здравствуй, город незнакомый!
Реинкарнация
Всегда бесчисленный ряд почти бестелесных существ живет рядом с нами.
Рождество. Еще один праздник в череде ничегонеделания. Продираю глаза, стряхнув многотонный груз век и снов. Я начинаю привыкать к перманентному сновидению о Москве и себе, как вполне обеспеченном человеке, хотя несколько ночей мне вроде бы не снилась та,
После первого января, когда нажрался в лоскуты, я тупо держался целых пять дней. Ни грамма в рот! Значит, могу не пить, если захочу. Или нет? Что и кому я доказываю? Сам себя обманываю.
Умывшись, я пью чай на кухне и категорически плюю на себя и свою «диету» в отношении к спиртному. Сегодняшний день я посвящаю праздности и веселью. Я решаю нанести сокрушительный удар по винно-водочным изделиям. Одному бросаться в бой мне не хочется, и я набираю номер своего старого дружка. Трубка снимается, и я слышу молчание. Я знаю, что это Юрка. У него такая привычка телефонного общения: снять трубу и молча слушать для своевременной идентификации звонящего по голосу. Если чувак нужный — Юрка ответит, если окажется напряжный чел — он просто будет молчать, пока тот, ругая неполадки на линии, не положит трубку. Но я знаю Юрика очень давно, как и все его повадки.
– Алло, ты дома?
– Дома, — отвечает Юрка, засопев в трубу.
– Чё делаешь?
– Тебя жду.
– Бухать будешь? — задаю я вопрос, хотя теоретически ответ мне известен.
– А ты приноси — посмотришь.
– Чего мне разглядывать? Я сам сегодня оторваться хочу.
– Так чего глупые вопросы задаешь? Нормальный друг уже бы в путь пустился, а ты из пустого в порожнее льешь.
– Твоя дома?
– А вот это уже вопрос не мальчика, но мужа. Нет ее. До вечера не будет. Иди смелее на зов природы.
– Поляну готовь.
– Ага. Костры сигнальные пойду разжигать для мягкой посадки.
Одевшись и зачерпнув денег из полученного на днях аванса, я пускаюсь во все тяжкие. Для начала беру одну бутылку водки. Я знаю, что одной мы не отделаемся, придется тупо бегать за второй, третьей… как масть пойдет. Делаю я так в целях безопасности. Как-то я подвалил к нему сразу с четырьмя пузырями. Не успели мы прикончить один флакон, как самым неожиданным и нежелательным образом нарисовалась его супруга. Приготовленные запасы «радости и счастья» были уничтожены путем выливания в раковину. Все это делалось с комментариями в адрес алкашей и, что самое жестокое, на глазах изумленных зрителей, одного из которых — Юрика — едва не поразил инфаркт.
Через двадцать минут я уже сижу на Юриковой кухне. Занавески на окне широко распахнуты. На столе два стакана, тарелка с порубленной колбасой (наверное, с новогоднего стола осталась), неровно нарезанный хлеб и корявые стружки лимона. В целом обстановка достаточно комфортная и уютная.
Я беру бутылку и сворачиваю ей «голову», затем разливаю по стаканам и спрашиваю: