Ложится мгла на старые ступени

А в учительницы мама попала так. На руднике сначала устроилась счетоводом. Впрочем, это только называлось так, а на деле она переписывала (машинка была только в секретариате директора) своим замечательным почерком ведомости и полугодовые отчёты. Когда она переписала китайской тушью и пером № 86 первый, выполнив начальную буквицу церковно-славянским шрифтом и разрисовав синими и красными чернилами и зелёнкой, сбежалось смотреть всё управление.

А главбух рудника была женой директора школы, очень энергичного хохла. Он увидел у неё отчёт и загорелся.

– Це то, що нам потребно! Вченики пишуть, як куриця лапою! Ты будешь в мене вчилкой.

– Та мни ж мало рокив.

– Хиба ж шестнадцать мало? Взросла дивчина.

– Та я нэ умию.

– Та поможем.

И я стала преподавать в первом классе. Старалась подражать деду.

– И получалось?

– Не совсем. За первую четверть человек пять-шесть не научились читать. Все – из семей старателей, дети пьяного зачатия, с отсталым развитием. Я оставалась с ними после уроков на два-три часа, приходили они и по воскресеньям – ничего не помогло. Я не хотела, но пришлось обратиться к деду.

– А он?

– Научил за четыре занятия. Говорил: нет того дитяти, кого не обучить читати.

– В чём же заключался секрет?

– Да ничего особенного. С одними пел: ма-а-а-ммм-а-а-а мы-ы-ы-ллл-а-а-а Ма-а-шшш-у-у… у-у-у! С другими маршировал по классу: Бог! Дай! Ум! – Дай! Ум! Бог! – Ум! Дай! Мне! А третьим на каждый слог велел хлопать крышкой парты. Директор только головой крутил. Но к Новому году все мои отсталые читали. Случайно в это время в Сумаке оказался директор знаменитой школы для дефективных в Вологде. Он очень уговаривал деда работать у него, соблазнял квартирой. Но дед не согласился. Всё же с такими и даже с просто не очень способными он заниматься не любил. Но зато со способными… Не мог всё, что знал, держать в себе, – хотел перелить в них. Да что там! Душу готов был им отдать… И я, грешным делом, тоже питала слабость к таким. Уже в Чебачинске в моём классе учились два очень талантливых мальчика – даже фамилии имели как нарочно: Валя Многомысленский и Юра Умнов. Задачи решали в уме, книжки помнили близко к тексту, стихи запоминали с первого раза. Обоих взяли на фронт после десятого класса, оба вернулись из-под Сталинграда без ноги.

Многомысленский был сыном дьякона, сосланного в Чебачинск ещё в двадцать девятом году. До ссылки дьякон работал в Синодальной типографии, что очень пригодилось: единолично набирал всю районную газету «Социалистический труд». Правда, после скандала ему стали доверять уже не весь набор, кое-как обучили ещё одного сотрудника. А скандал вышел потому, что бывший дьякон набрал «Бог» с прописной буквы. На собрании с приглашённым инструктором райкома по пропаганде он клялся, что давно разоружился, а получилось это автоматически. «Почему же он не набрал автоматически с маленькой буквы? – ехидствовал райкомовец. – Нет, бывший сотрудник церковной типографии не разоружился!»

– Кто талантлив, так уж во всём. Валя прекрасно рисовал, по слуху подбирал любую мелодию на рояле, мог починить часы, у Силы – что нашу церковь взрывал – обучился подрывному делу… Но таланты свои он использовал, так сказать, многообразно. Перед выпускными экзаменами в школе он заболел, потом сразу попал на фронт и не получил аттестата. А когда, вернувшись, захотел сдать за десятый класс, ему сказали, что только со всеми – весной. Терялся год. Он ходил, ковыляя (протез ещё не сделали), по инстанциям, ездил даже в область – не разрешили. Тогда он наплевал этим бюрократам в их зелёные бороды. От отца у него остались шрифты, он и напечатал себе аттестат, вырезал печати – не отличишь. И поступил в сельскохозяйственный институт. Потом он подделал ещё один аттестат – офицерский или инвалидский, не помню, – когда его за драку («дал одной сволочи по мордасам») на семестр лишили стипендии. Настоящий он оставил матери, а по фальшивому – получал сам, в Свердловске. Я ему сказала, что он не должен был этого делать. Он взорвался: «Я что – голодать был должен? Я им ничего не должен! Они мне должны!»

Таким способом Валентин собирался помочь и деду, когда после очередной проверки в собесе того лишили пенсии – не было документов за какие-то давние годы. Отец ругался, дед спокойно удивлялся: «Если я не работал, то как же я кормил жену и семерых детей?» Узнав про неприятность, Валентин кричал: «Да наплюйте вы им в зелёные бороды! Я вам сделаю любой документ. С ятями? На дореволюционной гербовой бумаге? Пжалста – от отца осталась». – «Спасибо, – говорил дед. – Лучше погодим». И в конце концов нашел в своих бумагах выданный ему как учителю бесплатный железнодорожный билет за нужный год.