Ложится мгла на старые ступени

Сын Пети Мишка тоже рассказывал кое-что, пока не появлялись мужики. Когда отец партизанил, он оставался в деревне. Возле школы стоит кучка немцев. На улице появляется красноармеец. В форме, со скаткой, за плечом винтовка. Идёт, по сторонам не смотрит. Немецкие солдаты – ноль внимания. Из школы выходит офицер. Кричит что-то красноармейцу. Тот подходит, становится по стойке «смирно». Офицер что-то говорит своим, один солдат подходит, вешает на забор шмайссер, берёт у красноармейца винтовку за ствол и – хрясь прикладом…

– По голове?

– …об камень. Открывает подсумок, вываливает оттуда на землю патроны. Офицер машет рукой – иди, мол, куда шёл. Он и пошёл себе. Немецкий солдат берёт свой шмайссер и…

– Та-та-та-та-та-та! – показывает Генка Меншиков, и мы съёживаемся.

– Да нет. Уходит к другим, в кучку.

– А наш?

– Пошёл дальше. И не оглянулся.

– Куда ж он шёл?

– Кто его знает. Можа, к другим, что в риге сидели. Сидели и сидели. А как немцы появились, стали выходить с полотенцами, с нижними рубашками на палках, а кто просто руки вверх.

Когда бутыль опорожнялась, разговор переходил на баб. Немок в целом не одобряли: одна доска – два соска. Однако случая не упускали. Средний Кувычко, когда стояли на хуторе в Восточной Пруссии, где хозяевали две вдовы, сначала жил с молодой немкой, а потом с её 45-летней матерью, которая ему нравилась больше: «Понимаешь, так подносит!» Правда, сперва были разногласия: она не привыкла, чтобы больше раза в ночь, но Кувычко ее переучил.

О войне я читал всё. Во время войны – газету «Правда» (вслух деду) и журнал «Крокодил», позже – все попавшие в Чебачинск книги, художественные и нет. Одно из первых воспоминаний – карикатура в «Крокодиле» после сталинградского разгрома. На фоне карты с кольцом окружения пригорюнившийся Гитлер в платочке поёт: «Потеряла я колечко, а в колечке 22 дивизии». Фюрера было даже немножко жалко, хоть он был и гад. А в конце войны инвалид, собиравший в шапку медяки на базаре, пел ещё более жалистную песню: «Печальный Гитлер в телефоне тихонько плачет и поёт: “Я вам расскажу про фронт по блату. Русские на Запад к нам идут. Чувствую я близкую расплату – скоро шкуру с нас они сдерут”». Очень нравилось кино: девушка-свинарка разоблачает шпиона и одновременно лечит большую симпатичную свиноматку.

Уже в школе отец подсовывал статьи о пионерах-героях, но их читал Антон со смутным чувством: сомневался, что никого не выдаст, если ему, как пионеру Смирнову, станут отпиливать ножовкой правую руку, и очень от этого мучился.

…Американский психоаналитик, пытаясь выяснить детские комплексы Антона, страшно удивился, узнав, что больше всего ребёнок страдал от подобной мысли. И сказал, что теперь понимает разницу между своим и русским народом – по крайней мере, в середине двадцатого века.

На всякий случай Антон учился писать и строгать левой. Нырять они с Васькой тренировались уже давно. Если бы Чапаев смог нырнуть метров на тридцать – столько мы проныривали запросто, – он бы спасся, берег был рядом. Начал было Антон и ходить босиком по снегу, чтобы натренироваться, если его будут гонять, как Зою Космодемьянскую, но бабка, увидев за сараем следы босых ног, пришла в ужас, как Робинзон, и, хотя Антон пытался отрицать принадлежность следов ему, нажаловалась родителям. А тут ещё отец принес очерк о пионере-герое, который, чтобы не упустить на снежном поле немецкого генерала, разулся и генерала догнал. Мама попросила приносить очерки о взрослых героях.

Больше всех Антону понравился один лётчик, настоящий герой, с необыкновенной фамилией: Гастелло. Другие герои носили фамилии какие-то слишком простые: Матросов, Клочков. Последняя была совсем никуда, хотя этот герой сказал слова, которыми восхищался отец: «Велика Россия, а отступать некуда: позади Москва». Про лётчика хотелось написать стихи с такими же красивыми словами. До этого Антон уже сочинял кое-что воинственное: «Раз полунощной порой, Проходя тропинкой, Парень вынул пистолет и взмахнул дубинкой». Но сейчас, чувствовал он, надо что-то другое. После заглавия «Отважный пилот Гастелло» дело пошло:

Что же там гудит в тумане?

Там пилот на эроплане

По фамилии Гастелло

Самолёт ведёт свой смело

Прямо к немцам, прямо к гадам,

Угостить своим снарядом.

После нескольких стихов, живописующих картину боя, сообщалось, что лётчик направил «горящую машину прямо к вражьему бензину». Продолженье не получалось, и остаться бы стихотворению среди невыброшенных листков в папке «Школьное», но Васька Гагин проболтался Клавдии Петровне. Она попросила Антона стихотворение прочесть и сказала, что оно вполне патриотическое, но нет концовки, и что Антон должен её досочинить и выступить на вечере в день Красной Армии.