Последние двадцать пять лет жизни этой женщины принадлежали психоанализу. Она привнесла в него очень ценные научные разработки, многие из которых, к тому же, реализовывала практически. То была исключительная женщина. Я не преувеличу, если буду утверждать, что мы ощущаем как целую эпоху тот период, когда она находилась в рядах наших сотрудников и соратников. Она была подлинным гарантом сохранения истинности психоаналитического учения. Моя дочь, которая ей очень доверяла, сожалеет, что Лу не могла обучаться психоанализу в свои молодые годы. Разумеется, тогда ещё ничего не было.
Лу, несомненно, должна была быть со всеми своими мужчинами, ибо только так она могла идентифицироваться с хрупкой частью своей личности, которая была ей необходима как основание. Но все мужчины, которых она любила, бывали вынуждены констатировать в итоге, что Лу ничего не даёт от себя. Она зеркально возвращала им их содержание. Она порождала в них необходимость творчества и была их стимулом. Но как личность она оставалась игроком. Все её мужчины нуждались в ней, но каждый её любовник в конце концов обнаруживал, что она ему не поддаётся, уклоняется от него.
Я должен вспомнить ещё одну женщину, которой я обязан приобщением к психоаналитической практике: это Лу Андреас-Саломе. В ту пору ей было семьдесят лет, в тиши геттингенской клиники она занималась психоанализом и вела таинственную жизнь Сивиллы нашего духовного мира. Эта удивительная женщина ещё сохранила светло-русый цвет волос и гибкость подвижной фигуры, напоминающей молодое деревце. Она обладала способностью мягко и осторожно проницать человеческие души и не страдала мужеподобием погружённой в науку и преисполненной замыслов женщины. Редкий случай, когда человеку удалось глубоко постичь науку психоанализа и сохранить при этом собственную индивидуальность. Ни до, ни после я не встречал никого, кто мог бы сравниться в этом с Лу Андреас-Саломе.