Лучи из пепла

В семье Нагаока вспыхнул небывало резкий спор, и в пылу негодования профессор бросил в лицо своим домашним:

— Эти вещи в конечном счете важнее и ценнее, чем вы сами!

Но затем он смирился и унес свои находки в сад.

— В моей семье я всего лишь угнетенное меньшинство, — говорит он теперь смеясь.

В действительности нечто другое привело ученого к убеждению, что в разговорах об «отраве» кроется зерно истины: решив как-то в плохую погоду проявить свои снимки, он обнаружил, что из двадцати пленок только четыре остались неповрежденными. Все остальные были полностью засвечены радиоактивными лучами, испускаемыми пеплом и развалинами.

4

Кадзуо M. записал своем дневнике конце августа 1945 года:

«В Хиросиме распространяется теперь множество слухов. Так, например, говорят, что в бомбе был яд. Кто дышал этим ядом, умрет в течение месяца. Вся трава, все деревья погибнут».

Этому слуху верили почти все, потому что многие люди, которые пострадали мало или совсем не пострадали от «пикадона», около 20 августа слегли, а некоторые из них вскоре умерли при явлениях, которые мы теперь называем симптомами лучевой болезни (в результате сильного радиоактивного облучения всего организма)[4].

Люди, приехавшие в город уже после катастрофы, чтобы эвакуировать раненых или отыскать среди развалин пропавших без вести, также тяжело заболели. Отсюда возникло неправильное предположение, что бомба содержала какой-то новый «ядовитый газ». Как сообщил доктор Хатия, директор больницы почтовых служащих, некоторые пациенты даже утверждали, что после взрыва бомбы они собственными глазами видели, как над землей расстилалось тонкое облако белого пара. Другой японский врач, доктор Кусано, пытался впоследствии объяснить этот феномен. Он писал, что вскоре после взрыва поблизости от эпицентра появилось страшно много радиоактивной пыли, которая в соединении с ионизированным воздухом в самом деле могла действовать подобно ядовитому газу. Ученые Сёно и Сакума установили, что при спасательных работах множество людей надышались этой отравленной нейтронами пылью. У них появились приступы удушья, понос, рвота, кровотечения. Тысячи жителей Хиросимы лишились волос, даже бровей.

Уже на третий день после катастрофы японцы начали тщательно изучать новую болезнь. Патолог доктор Тюта Тамагава, профессор университета в Окаяма и медицинского факультета университета Хиросимы, переведенного в Котати, очень скоро понял, что симптомы, обнаруженные у его больных, не имеют ничего общего с диагностическими данными медицинских учебников. Более точные сведения он надеялся получить после вскрытия нескольких жертв атомного взрыва. Приехав 9 августа в разрушенный город, Тамагава тотчас же обратился к своему товарищу по университету Китамура, начальнику отдела здравоохранения, и попросил у него разрешения на вскрытие. В то время тысячи трупов еще лежали непохороненными среди дымящихся развалин. Однако даже родственникам трупы выдавались для погребения лишь по особому разрешению. Люди, не решавшиеся действовать на собственный страх и риск и шедшие «законным путем», вскоре запутывались в дебрях бюрократической волокиты. Оставшиеся в живых чиновники — хоть их было и немного — упорно требовали справок и удостоверений, которые в тех условиях почти невозможно было раздобыть.

Тем труднее оказалось получить разрешение на анатомирование неопознанных трупов. Профессор Тамагава, человек горячий и вспыльчивый, вскоре сложил оружие и уехал, ничего не добившись. Большим успехом увенчались старания его коллеги, доктора Сэйси Охаси, который вместе с знаменитым японским физиком Ёсио Нисина по поручению военного ведомства уже 8 августа вылетел из Токио в Хиросиму, а 21 августа передал своему военному начальству первый медицинский отчет о лучевой болезни в Хиросиме[5], основанный на результатах вскрытия двенадцати жертв атомной бомбы. В этом отчете он, в частности, указывал на поражения костного мозга и лимфатических желез гамма— и бета-лучами.

Однако, несмотря на то что война, согласно объявленной императором готовности капитулировать, уже была официально проиграна, японские военные власти все еще рассматривали чрезвычайно важный отчет Охаси как «секретный документ». В результате врачи, боровшиеся в Хиросиме за жизнь многих тысяч больных, по-прежнему оставались в полном неведении. Не распознав на первых порах специфики симптомов лучевой болезни и не получив к тому же ни от друзей, ни от врагов никакой информации о побочном биологическом действии «новой бомбы», они совершенно неправильно лечили своих пациентов.

Историк Имахори, профессор университета в Хиросиме, так характеризует положение, создавшееся в результате неведения врачей: