Лучше бы я остался дома

– Сию минуту. Это очень любезно с вашей стороны, мистер Баджес. – Я кинулся к письменному столу за бумагой и ручкой.

3

Мону отпустили той же ночью, около трех. Я ждал в кабинете дежурного, когда ее привел охранник. Лицо ее было бледнее смерти.

– Привет, Мона, – сказал я.

– С чего это вдруг? – спросила она дежурного.

– Вам сократили срок, – ответил тот. – Судья сократил вам срок до двадцати часов.

– Надо же, такая милость от этого старого засранца, – огрызнулась Мона.

– Вы что, не можете не выражаться? – спросил дежурный. – Забирайте свою кралю и убирайтесь поживее, – приказал он мне.

– Ну пойдем уже, Мона, пойдем, – сказал я и взял ее под руку, потому что боялся, что она найдет на свою голову новые неприятности.

Уже на улице она повторила:

– С чего это вдруг?

– А почему ты меня спрашиваешь? Я не знаю.

– А что ты тогда тут делаешь? Только не заливай, что это случайность. Видала я такие случайности, – саркастически хмыкнула она. – Так с какой же это стати меня отпустили?

– Говорю тебе, не знаю. Просто судья тебя пожалел – скорее всего. Может, он не так суров, как ты думала.

– Не морочь мне голову. У старого засранца сердце из того же камня, что эта мостовая.

– Ну, если хочешь знать, то я отправился к нему домой и поговорил с ним, – не выдержал я. Отворил дверцу ее дешевой колымаги и помог ей сесть. Потом обошел машину и сел за руль.

– Спасибо, – буркнула она.

Мы двигались по Бродвею в сторону бульвара Сансет.

– Ты что, получил письмо из дому? – спросила она, ткнув пальцем в указатель уровня бензина. По нему было видно, что бак полон на три четверти. – Утром было на донышке.

– А, ты об этом, – сказал я. – Это Эбби из магазина. Я стрельнул у него доллар.

– Тебе кто-нибудь звонил?

– Никто.

– А мне?

– Тоже нет.

Она выглянула в окно в сторону Оливер-стрит. Я знал, о чем она думает.

– В конце концов, в этом городе кроме нас еще двадцать тысяч статистов, – заметил я. – Не может всем все время везти.

– Просто жизнь стала невыносима, тебе не кажется? – Она взглянула на меня и медленно покачала головой.

– А мне она кажется сказочной, – заявил я. – Пройдет немного времени, мы оглянемся назад и скажем: «Эх, золотые были денечки!» Когда мы станем звездами, наша нынешняя жизнь будет отличным материалом для писак, что трудятся в журналах для фанатов, – и я свернул с Бродвея на Сансет, в сторону Голливуда…

4

Я был на кухне, варил утренний кофе, когда пришла Мона. В руке у нее была газета.

– Ты уже читал?

– Еще нет.

– Ну тогда посмотри. Здесь. – И она развернула газету так, чтобы я видел. Показала заметку на первой странице приложения:

«СУДЬЯ БАДЖЕС ОТПУСКАЕТ КИНОАКТРИСУ, ОСУЖДЕННУЮ ЗА ОСКОРБЛЕНИЕ СУДА

Мона Метьюз, двадцатишестилетняя киностатистка, которую судья Эмиль Баджес вчера приговорил к шестидесяти дням тюремного заключения за неуважение к суду, сегодня рано утром была отпущена на свободу, проведя в тюрьме только двенадцать часов. Речь идет о девушке, вызвавшей вчера переполох в зале суда после того, как Дороти Троттер, также киностатистка, была приговорена к трем годам лишения свободы: суд признал ее виновной в серии серьезных краж. Упомянутая Мона Метьюз осыпала судью Баджеса нецензурными словами за приговор, вынесенный ее приятельнице.

Мисс Метьюз была освобождена после принесения судье Баджесу письменных извинений.

– Что касается меня, дело этим исчерпано, – заявил судья Баджес. – Я не собираюсь держать девушку в тюрьме ради самого наказания. Я сознаю, что оскорбления были высказаны ею в состоянии аффекта и в приступе гнева и не заслуживают столь жестокого решения с моей стороны. Но я не мог поступить иначе, не отстояв честь и достоинство всех судей.

Этим заявлением судья Баджес в очередной раз подтвердил правоту своих коллег, давно уже давших ему дружеское прозвище „Великий гуманист"».

Дочитав статью, я взглянул на Мону.

– Мне казалось, ты посетил его дома и поговорил с ним. Чья это была идея – письмо с извинениями?

– Послушай, Мона…