Лучше лизнуть, чем гавкнуть

— Простите, пожалуйста, к нам прибыла делегация во главе с немецким генералом. Я сначала их обслужу, — он показал рукой на вошедшую группу, — а потом подойду к вам.

Лицо шефа стало буквально наливаться кровью, оно было не просто злым, а звериным.

— Что-о?! — и, стукнув по столу кулаком, громовым басом он заорал. — Сначала ты обслужишь генерала? Да я этих генералов с пятнадцати лет с автоматом гонял, а на своей земле в очереди буду стоять?

Официант замер, побледнел и не знал, как поступить. В зале все повернули головы, не понимая, что происходит. Мы начали успокаивать Валуева, что было непросто.

Тут же возник администратор:

— В чём дело?

Официант молчит. Валуев стиснул зубы. Тогда я тихо разъяснил, что случилось.

Реакция была мгновенной:

— Уважаемый Николай Михайлович! Вас немедленно обслужат.

— Нет! Пусть он обслужит, — и пальцем показал на бледного официанта.

— Нет возражений, — и, обращаясь к официанту, строго приказал. — Обслужите, как положено. А впредь, думайте, когда говорите.

Молодой официант принёс заказанные блюда, графин с водкой, а в конце ужина разлил по фужерам грузинское вино.

— Так… мы не заказывали, — робко возразил кто-то из нас.

— Это от администрации. За мою бестактность. Извините.

Итак, захожу в кабинет, сажусь. Напротив меня парторг. И я как-то сразу подумал: какие же они разные! Начальник — высокий, крепкий, с широким лицом, быстрой реакцией на происходящее, неравнодушный. А парторг — невзрачный, небольшого роста, с невыразительной физиономией и тихим голосом. И кличка у него была — «Недокат», то есть бракованный, недокатанный, «недоделанный» — так его окрестили острые на язык работницы цеха.

— Ну, рассказывай о своих подвигах.

— А в чём дело? План мы сегодня выполнили, даже перевыполнили, пятьсот тонн арматуры прокатали, травматизма нет.

— Так это сегодня, а вчера? Недопили или перепили? Что вы там творили на демонстрации? Революционеры. А травматизм бывает не только физический, но и это… гм… Какой бывает? — он посмотрел на парторга.

— Идеологический.

— Вот! Понял?

Я понял. Я сразу всё понял. Вспомнил, что пели, но решил не сдаваться.

— Не знаю, о чём вы.

— Разъясни этому непонятливому, — велел Валуев парторгу и кивнул на меня.

— Позвонили из парткома завода, а им звонили из городского комитета партии. Сказали, что при прохождении вашей колонны… — парторг поднял свои пустые глаза на начальника.

— Нашей колонны, — зло уточнил Валуев.

— …при прохождении нашей колонны на демонстрации перед трибунами громко прозвучали оскорбления в адрес руководителей партии и правительства. Я спросил, в чём это выражалось? Они ответили, что антисоветчину не повторяют. Требуют разобраться, очень строго наказать виновных. Очень строго. Очень. И доложить.

— Вот так, ува-жа-емый мастер. Доработались. Вашу мать… Довоспитывались.

— Николай Михайлович, я за воспитание не отвечаю.

— Заруби себе на лобном месте. Ты — мастер! И в смене отвечаешь за всё — от сдачи металла до сдачи донорской крови… За всё. Понял?

— Понял.

Настроение падало.

— Та-ак. Иди готовь приказ о наказании Рубина, со строгим выговором, — сказал Валуев парторгу.

— С какой формулировкой?

— Что? — взорвался Валуев. — Я тебе ещё формулировки писать буду? Кто за воспитание отвечает? Ты! Я ещё подумаю, кого наказывать. Приказано — иди выполняй.

— Хорошо, Николай Михайлович, — спокойно ответил парторг, как будто это его не касалось, и вышел.

Пауза.

— Докладывай, что там было.

Молчу.

— Не прикидывайся дурачком. Я должен всё точно знать. Сопротивление бесполезно.

— Отработали ночь, собрались все вместе, «разогрелись» чуть-чуть. Нет, правда, чуть-чуть, Николай Михайлович. Нормально прошли по намеченному маршруту. Организованно, с плакатами. Своевременно и громко кричали «Ура!», «Да здравствует!», «Пусть крепнет!», «Слава! Слава! Слава!»… Вы в голове колонны, мы за вами.

— Я смотрю, ты весельчак. Ну-ну. Трепись дальше. Только покороче.

— Дошли до трибуны. С песнями, танцами, частушками. Как всегда. Трибуна невысокая, от нас недалеко. Там руководство машет всем ручкой, улыбаются. Вы же нашу крановщицу Катю — певунью знаете?

— Знаю, кто ж её не знает. Матом пропоёт — заслушаешься…

— Она всю дорогу всех веселила. Коля-резчик на гармони, кепочка набекрень, а она с платочком, пританцовывая, девка молодая, смачная, а голосина посильнее вашего…

Рис. М. Беломлинского

— Ты по делу говори, не увиливай. А про смачную — после работы.

— Есть! Возле трибуны разошлась. Видно, мужики на трибуне её возбудили… Катюху не удержишь — и выдала несколько частушек. Они услышали и улыбаться перестали, это я заметил. А что ей сделаешь? Рабочий класс, гегемон, ему всё прощается.

— Ему, может, и прощается, а тебе нет. Тебе артистом быть. Распустили всех. Какие частушки?..

Молчу.

— Пой, я тебе говорю!

Молчу.

— Пой, я тебе приказываю!

«Партизан». Деваться некуда.

— Она разные пела. Но они хмурыми стали после этой:

Полюбила б я Хрущёва,Но боюся одного,Что висит заместо членаКукуруза у него.