Лучше не бывает

— Извините, Дьюкейн, мне больше нечего вам сказать, кроме как пожелать вам спокойной ночи, — но не двинулся с места.

Дьюкейн осознал, что назвал Бирана по имени. Вместе с этим пришло, наконец, ощущение, что он загнал его в угол. Он подумал — я поймал его. Он сказал, резко наклонившись вперед:

— Не будьте идиотом. Почему вы сказали, что я действую вам на нервы? Вы пришли сюда не для того, чтобы выяснить, что мне известно, вы пришли рассказать мне что-то. Я не блефую, Биран. Это проклятое расследование подошло к финалу, и в финале вы — главное действующее лицо, хотите вы этого или нет. Важно, чтобы вы это поняли. До сих пор это дело велось без участия полиции. Оно было совершенно секретным, и я имею право держать в тайне и скрывать от всех то, что мне известно, и то, что считаю нужным. Хорошо, вы знаете вкратце, что мне известно. Если вы расскажете мне все, возможно, я смогу утаить это в той части, которая касается вас. Разумеется, я не обещаю этого, но я подумаю на эту тему. Если же вы не захотите говорить, то я передам все это дело в руки полиции и расскажу им о своих подозрениях. Если вы предпочитаете, чтобы они, а не я допрашивали вас, это — ваше дело. И не полагайтесь на верность такого человека, как Мак-Грат.

Биран глубоко вдохнул воздух. Он наклонил голову, и Дьюкейн мог видеть только длинную щель голубого глаза. Его жесткие волосы отсвечивали золотом в свете лампы. Биран сказал еле слышно:

— Дайте мне подумать, дайте мне подумать. — Все еще не поднимая глаз, он спросил:

— Если то, что я вам скажу, не имеет прямого отношения к вопросу, был ли Рэдичи шпионом, то вы сохраните это в тайне?

— Да.

— Если я расскажу вам, почему умер Рэдичи, сможете вы в отчете так сформулировать это объяснение, чтобы не называть лишних имен?

— Не знаю. Ваш вопрос слишком расплывчат. Не могу обещать вам молчание. Например, если вы мне скажете, что сами убили Рэдичи.

— Я не убивал Рэдичи. Во всяком случае, не в том смысле, который мог бы сделать меня подсудным. Подождите только минуту, хорошо? Подождите минутку.

Биран встал. Он повернулся спиной к Дьюкейну и оглянулся на темный угол комнаты. Дьюкейн провел рукой по лбу и заметил, что его волосы стали влажными и липкими от пота. Его глаза, его воля были направлены в сторону Бирана, сфокусированы на его затылке, где путаница жестких волос переходила в мягкие завитки. Дьюкейн молчал, но пространство между ними напиталось его волей. Но теперь он знал, что Биран захотел говорить и заговорит. Возможно, он с самого начала собирался сделать это и только нуждался в том, чтобы его к этому подтолкнули.

Биран обернулся, теперь его лицо стало гораздо более спокойным. Его тонкий рот слегка улыбался, выражая сардоническую решимость. Он сказал:

— Хорошо. Я верю вам, поскольку вы сами сказали, что вам можно верить. Предаю себя в ваши руки. Вот этот документ скажет вам все, что вы хотите знать. После того, как вы прочтете, я позволю себе дать вам два-три пояснения по этому поводу. — Он протянул Дьюкейну сложенный лист бумаги и сразу отвернулся.

Дьюкейн развернул бумагу. Он сразу понял, что она написана сжатым почерком Рэдичи. В ней говорилось:

«Заявляю полиции, обществу и Богу, если он существует, что в сентябре прошлого года я убил мою жену Клодию, выбросив ее из окна. Я действовал под влиянием аффекта и не имел заранее обдуманного намерения убивать ее. Моим мотивом была ревность из-за ее связи с Ричардом Бираном. Биран был свидетелем моего поступка и с тех пор пытается шантажировать меня. Я умираю от собственной руки. Бирану посылаю предсмертное проклятие.

Джозеф РэдичиЯ любил свою жену».

Дьюкейн был до того поражен и странным образом тронут этим документом, что ему хотелось просто прижать его к голове и закрыть глаза. Но в нем тут же взыграл актерский инстинкт, инстинкт, перенесший его в былые дни, когда он работал в судах. Он встал, чтобы успокоиться, достал лупу и исследовал письмо, поднеся его к лампе. Почерк был твердым и, несомненно, принадлежал Рэдичи.

Биран все еще стоял к нему спиной. Дьюкейн сказал:

— Садитесь, пожалуйста, Биран.

Они оба сели. Биран глубоко дышал, он потянулся так, как будто бы ужасно устал.

Дьюкейн сказал:

— Возможно, вы сможете ответить на некоторые вопросы.

— Все, что хотите.

— Я готов признать, что это писал Рэдичи. Это все так и было?

Биран привстал. Он сказал:

— Правда, что он убил Клодию и что я видел, как это произошло. И правда, что он ревновал Клодию ко мне. Неправда, что я пытался его шантажировать, по крайней мере, не совсем правда.

— Что значит «не совсем»?

— Боюсь, мне трудно сформулировать.

— Неважно. Скажите правду.