Лучше не бывает

Октавиен никогда не испытывал особой симпатии к Рэдичи. Он даже не слишком близко его знал. Рэдичи являл собой тип эксцентрика, какие всегда находятся в любом государственном учреждении. Обычно обладая высоким уровнем интеллекта, будучи подчас блестяще одаренными, они обнаруживают некую неправильность в оценках и суждениях и редко поднимаются по служебной лестнице выше начальника отдела. Считалось, что Рэдичи «слегка не в себе». Однако он был вполне доволен жизнью. Интересы его были широки. Он постоянно просил отгулы. Октавиен припомнил, что в последний раз он желал расследовать какой-то случай полтергейста.

– Он оставил записку?

– Во всяком случае, я не нашел, – сказал Биран.

– Совершенно не в его духе! – заметил Октавиен. – Рэдичи всегда неутомимо составлял подробнейшие отчеты. Думаю, сейчас приедет полиция и останется на весь день, и надо же – я как раз собирался уехать на выходные. – Почувствовав, что его голос вновь обрел глубину, он понял, что самое страшное позади. Теперь снова можно было стать холодным, деловым, в меру шутливым.

– Если хотите, я возьму их на себя, – сказал Биран. – Они, вероятно, будут фотографировать и все такое. Не забыть сказать им, что я притрагивался к револьверу. Я отодвинул его, чтобы заглянуть в лицо. Они найдут на нем отпечатки моих пальцев!

– Спасибо, но, думаю, мне лучше самому остаться. Бедняга, почему он это сделал?

– Не знаю.

– Он был обаятельным чудаком. Интересовался дýхами и привидениями.

– Не знаю, – повторил Биран.

– А может… Ну конечно, помните жуткую историю с его женой? Мне говорили, что он так и не оправился после ее смерти. Он стал, я заметил, впадать в депрессию… Вы помните этот ужасный случай в прошлом году?…

– Да, – сказал Биран. Он засмеялся коротким, напоминающим взвизгивание животного смехом. – Как это похоже на Рэдичи с его чертовски дурным вкусом – прийти на работу и застрелиться!

– Кейт, дорогая. – Октавиен звонил в Дорсет жене.

– Привет, милый. Как дела?

– У меня все хорошо, – сказал Октавиен, – но на работе случилась неприятность, так что я приеду только утром.

– Как же так, дорогой? Ведь Барби приезжает нынче вечером! – Четырнадцатилетняя Барбара была их единственным ребенком.

– Я знаю, это ужасно досадно, но ничего не поделаешь. Здесь сейчас полиция и вообще полный кавардак.

– Полиция? Что случилось? Что-нибудь ужасное?

– И да и нет, – сказал Октавиен. – Один человек застрелился.

– Господи! Кто-нибудь из знакомых?

– Нет, не волнуйся. Ты его не знаешь.

– Ну и то слава богу. Мне так тебя жаль, бедный ты мой. Барбара так расстроится, что тебя не будет сегодня.

– Знаю. Но завтра я появлюсь. У вас там все в порядке? Как мой гарем?

– Твой гарем ждет не дождется тебя!

– Рад слышать. Целую тебя, любимая, я еще позвоню вечером.

– Октавиен, ты ведь захватишь Дьюкейна?

– Конечно, он все равно не мог приехать раньше завтрашнего утра, я захвачу его.

– Прекрасно. Вилли жаждет увидеть его.

Октавиен улыбнулся:

– Это ты жаждешь увидеть его, правда, милая?

– Ну конечно, я хочу его увидеть! Он совершенно незаменимый человек.

– Ты получишь его, дорогая. Ты получишь все, что пожелаешь.

– Ты чу-удо!

2

– Все камни надо вынести в сад, – сказала Мэри Клоудир.

– Почему? – спросил Эдвард.

– Потому что камням место в саду.

– Почему? – спросила Генриетта.

Близнецам, Эдварду и Генриетте, было девять лет. Оба долговязые, белобрысые, оба с красивой волнистой копной волос – они были удивительно похожи.

– Это ведь не окаменелости. В них нет ничего особенного.

– Каждый камень – особенный, – сказал Эдвард.

– В метафизическом смысле это абсолютно верно. – Теодор Грей явился на кухню в своем старом халате в темно-коричневую клеточку.

– Метафизика и порядок в доме – вещи разные, – сказала Мэри.

– Где Пирс? – обратился Теодор к близнецам. Пирс был сыном Мэри Клоудир, ему исполнилось пятнадцать.

– Наверху, у Барби в комнате. Он украшает ее ракушками. Притащил туда целую тонну.

– О боже! – воскликнула Мэри.

Дом постепенно превращался в пляж. У детей в комнатах под ногами шуршал песок, хрустела галька и раздавленные ракушки, а также высохшие останки разнообразной морской флоры и фауны.

– Если Пирсу можно носить в дом ракушки, то, значит, мы можем держать в комнате камни, – рассудила Генриетта.

– Никто не разрешал Пирсу приносить ракушки, – сказала Мэри.

– Но никто ему и не запрещал, верно? – вставил Эдвард.

– Если бы я так отвечала старшим, когда была в вашем возрасте, меня бы отшлепали, – вмешалась экономка Мэри Кейзи. Все в доме звали ее по фамилии – Кейзи, чтобы не путать с Мэри Клоудир. Это звучало как кличка.

– Справедливо, но неприменимо, мог бы ответить Эдвард, – заметил Теодор. – И если вас не затруднит, я хотел бы выпить чашку чая. Чувствую себя не блестяще.

– Бедняжка Кейзи, вот не повезло ей! – сказал Эдвард.

– Я его не останавливаю, – сказала Мэри, – во-первых, потому, что останавливать его уже поздно, а во-вторых, потому, что не каждый день Барбара возвращается домой. – В споре с близнецами всегда выручала логика.