Лучше подавать холодным

Шенкт носком ботинка откатил с дороги изувеченный труп. — Потребно мгновение, подобное данному, чтобы вздрогнуть до основания, воздеть очи к небесам, вместо грязи, приковать взор к настоящему. Теперь ты знаешь, как прекрасно каждое мгновение. Это мой подарок тебе.

Саджаам достиг стены и ползком начал проталкивался по ней вверх, медленно поднимаясь на ноги, сломанная рука безжизненно свисала.

— Я презираю насилие. Это последнее орудие, прибежище одних лишь слабых разумом. — Шенкт остановился на расстоянии шага. — Поэтому давай больше не глупить. Где Монцкарро Муркатто?

Стоило отдать должное храбрости этого мужчины — он потянулся к кинжалу на поясе.

Шенктов указательный палец погрузился в ямку, там, где плечо соединяется с грудью, прямо под ключицей. Он прошёл сквозь рубашку, кожу, плоть. Остальная часть кулака тяжело двинула Саджаама в грудь и прижала его спиной к стене. Ноготь уже царапал изнутри кость лопатки, зарывшись в плоть по костяшку кулака. Саджаам вскрикнул, кинжал выпал из обмякших пальцев.

— Больше не глупить, я сказал. Где Муркатто?

— Последнее, я слышал, в Виссерине! — Он сипел от боли. — В Виссерине!

— В осаде? — Саджаам кивнул, стиснув кровавые зубы. Если Виссерин ещё не взят, он обязательно падёт к тому времени, как Шенкт туда доберётся. Но он никогда не бросал работу на полпути. Он оттолкнётся от предположения, что она жива и продолжит погоню. — Кто с ней, кто ей помогает?

— Один северный голодранец, называет себя Трясучка! Мой человек, по имени Дружелюбный! Бродяга! Арестант из Безопасности!

— Да-а? — Шенкт вкручивал палец в человечью плоть, кровь выдавливалась из раны и стекала по его руке между присохших к предплечью золотых полосок, каплями падая с локтя — кап, кап, кап.

— А! А! Я свёл её с отравителем, его зовут Морвеер! Перед Вестпортом, а в Сипани с женщиной, Витари! — Шенкт помрачнел. — Эта женщина может решать вопросы.

— Муркатто, Трясучка, Дружелюбный, Морвеер… Витари.

Безнадёжный утвердительный жест, стиснутые зубы Саджаама разбрызгивали слюну с каждым тяжким, агонизирующим выдохом.

— И куда же она со своими отважными спутниками отправится в следующий раз?

— Точно не знаю! Ах! Она сказала — семеро! Семь человек, что убили её брата! А! Может, Пуранти! Успеть до прихода армии Орсо! Если она завалит Ганмарка, то может попытаться кончить Верного! Верного Карпи!

— Может попытаться. — Шенкт с тихим чпокающим отзвуком рывком вытащил палец и Саджаам осел, сползая по стене, пока не стукнулся копчиком об пол, кривя от боли судорожно дёргающееся, потное лицо.

— Пожалуйста, — прохрипел он. — Я помогу тебе. Я помогу её найти.

Шенкт присел перед ним на корточки, окровавленные руки свешивались с коленей окровавленных брюк. — Но ты уже помог. Дальше я справлюсь сам.

— У меня есть деньги! У меня есть деньги!

Шенкт ничего не сказал.

— Я собирался сдать её Орсо, рано или поздно, вопрос был только в цене.

Снова ничего.

— Тебе без разницы?

Молчание.

— Я говорил суке, что она будет моей смертью.

— Ты был прав. Надеюсь тебя это утешит.

— Не очень. Надо было убить её сразу.

— Но ты позарился на её деньги. У тебя есть что сказать?

Саджаам уставился на него. — Что сказать?

— Некоторым хочется что-нибудь высказать, в конце. А тебе?

— Что ты такое? — прошептал он.

— Я был множеством вещей. Ученик. Посланник. Похититель. Солдат былых войн. Слуга великих сил. Участник великих событий. А теперь? — Шенкт грустно сдул щёки, окинув глазами искалеченные трупы — изогнутые, распростёртые, наваленные посреди комнаты. — Теперь, наверное, я тот, кто сводит счёты других людей.

Мастер фехтования

У Монзы снова тряслись руки и для неё это не явилось чудом. Кинжал, страх, незнание переживет ли она следующий миг. Убили брата, её сломали, погибли все её труды. Боль, иссушающая жажда шелухи, вечное недоверие — день за днём, неделя за неделей. А ещё были те смерти, по её вине — в Вестпорте, в Сипани — огромной массой свинца скопившиеся на её плечах.

Последних нескольких месяцев хватило бы, чтобы затряслись руки у любого. Но может быть, это произошло лишь только тогда, когда Трясучке выжигали глаз. Случилось вместе с осознанием того, что она — следующая. Она взволнованно посмотрела на дверь между своей комнатой и его. Скоро он проснётся. Снова крики — очень плохо, либо молчание — гораздо хуже. Будет стоять там на коленях, смотреть на неё единственным глазом. Тем осуждающим взглядом. Она знала, что должна быть благодарной ему, должна заботится о нём, так как привыкла заботиться о брате. Но всё большая часть её желала лишь бить его ногами и не останавливаться. Может и правда, когда не стало Бенны всё тёплое, и доброе, и человечное в ней осталось гнить вместе с его телом на горном склоне.