Лучше подавать холодным

Трясучка уклонился от опускающейся дубинки лысого мудака, она лишь скользнула по его плечу. Мужика занесло силой взмаха. Он открыл рот, теряя равновесие. Трясучка вмочил ему прямо в середину отвисшего подбородка и задрал его голову наверх, затем сапогом подсёк ему ноги, заставив опрокинуться на спину и сам прыгнул следом. Кулак Трясучки с хрустом вошёл в лицо лысого — два, три, четыре раза — и навёл там порядок, забрызгав кровью рукав трясучкиной грязной куртки.

Он отступил назад, оставив Лысого выплевывать зубы в канаву. Красный Нос всё ещё завывал, свернувшись, с руками между ляжек. Но у двух других оказались ножи — сверкнул острый металл. Трясучка сжался — кулаки стиснуты, дышать тяжело, глаза перебегают с одного на другого и его гнев быстро увядал. Надо было просто отдать сапоги. Наверное они снимут их как трофеи с его холодных мёртвых ног через короткий и болезненный промежуток времени. Проклятая гордость — от такого барахла один вред.

Крысиная Морда утёр кровь из под носа. — О, вот теперь ты покойник, хуй ты северный! Ты хорош как… — Внезапно под ним поехала нога и он, завизжав, рухнул и выронил нож.

Кто-то выскользнул из тени позади него. Высокий и закрытый капюшоном, меч свободно свисал из бледной левой руки, тонкое лезвие отражало весь свет что был в этой аллее и горело убийством. Последний из похитителей сапог продолжал стоять, тот, с хреновыми зубами. Смотрел на стальную полосу большими, как у коровы, глазами — его нож вдруг оказался жалким ссаньём.

— Может ты хочешь за чем-нибудь сбегать? — Застигнутый врасплох Трясучка остолбенел. Женский голос. Гнилым Зубам не было нужды повторять дважды. Он повернулся и чесанул вниз по аллее.

— Моя нога! — Кричал Крысиная Морда, вцепившись за обратную сторону колена окровавленной рукой. — Блядь, моя нога!

— Хорош скулить или я подрежу и другую.

Лысый лежал, ничего не говоря. Красный Нос наконец-то одолел свой долгий подъём на колени.

— Сапоги хочешь, а? — Трясучка приблизился на шаг и врезал ему по яйцам снова. Того, замяукавшего от боли, приподняло и бросило лицом вниз. — Вот тебе один, сука! — Он смотрел за вновь прибывшей, в голове гудел кровавый гул. Он не понимал, каким образом он пережил всё это не словив в кишки немножко стали. Впрочем не ясно пережил или нет — эта женщина не выглядела хорошей новостью. — Чё те надо? — прорычал он ей.

— Ничего такого, от чего бы возникли проблемы. — Он смог заметить уголок улыбки внутри капюшона. — Возможно, у меня имеется для тебя работа.

Здоровенная тарелка мяса с овощами в какой-то подливке, рядом кусочки плохо пропечённого хлеба. Может хорошего, может и нет. Трясучка был слишком занят запихивая всё это в себя, чтобы поделиться мнением. Скорее всего он выглядел сущим животным, не брит две недели, опрыщавел и грязен от ночлега в подворотнях, вдобавок в не самых лучших. Но он был далёк от беспокойства за внешность, даже несмотря на женское общество.

На ней всё ещё был поднят капюшон, хотя они и ушли с улицы. Она расположилась спиной к стене, с затемненной стороны. Когда люди подходили близко, рыскала по сторонам, свешивая на щёку смолисто черную прядь. Всё же в те мгновения когда отрывал глаза от еды, он прикидывал каким должно быть её лицо, и решил, что хорошеньким.

Сильная, крепкие кости, подвижная челюсть и гибкая шея, сбоку виднеется синяя жилка. Опасная, счёл он, хотя это и не было особо сложной догадкой после того как он видел как она без особых сожелений сзади рассекла человеку колено. Но помимо этого, в том, как она не сводила с него суженных глаз было что-то, заставившее его нервничать. Что-то спокойное и холодное, будто она уже отмерила его полной меркой и наперёд знала все его действия. Знала лучше него самого. Вниз по её щеке шли три длинных отметины — старые порезы, однако всё ещё не зажили жо конца. Правая рука, которой она вроде бы не пользовалась, была в перчатке. Вдобавок прихрамывает, как он подметил на пути сюда. Должно быть замешана в каких-то тёмных делах, но у Трясучки было не так уж и много друзей, чтобы он позволял себе быть разборчивым. К чему притворяться, любой кто бы ни накормил его, тут же всецело овладевал его верностю.

Она смотрела как он ест. — Голодный?

— Есть маленько.

— Далеко от дома?

— Есть маленько.

— Кое с чем неповезло?

— Сверх меры. Правда, и я делал неправильный выбор.

— Эти вещи взаимосвязаны.

— Точно. — Нож и ложка звякнули о пустую тарелку, когда он их отбросил. — Сразу не сообразил. — Он подобрал подливу последним ломтиком хлеба. — Но я всегда был своим самым худшим врагом. — Они молча сидели смотря друг на друга, пока он жевал. — Ты не сказала мне своё имя.

— Нет.

— Оно так звучит?

— По-моему плачу здесь я. Оно прозвучит так, как я скажу.

— А за что ты платишь? Мой друг… — Он прочистил глотку, начав сомневаться, а был ли Воссула хоть с какого-то боку ему другом. — Мой знакомый сказал, чтобы я не ждал в Стирии ничего задаром.

— Хороший совет. Мне кое-что от тебя нужно.